К воротам дачи Окуджавы

Время близилось к трем дня. Музеи закрывались рано. Нужно было попасть к Окуджаве, в галерею Евтушенко  мы точно не успевали. У музея Чуковского к нам подошла девушка. Она тоже искала дорогу и мы, надеясь на указатели, отправились двумя машинами. Оказалось, что надеялись напрасно. Стрелки быстро закончились и мы, следуя последнему указателю, выехали к водяной колонке. Зрелая тетка вполне сельского вида обливалась водой, спасаясь от жары. Засмеявшись, она сказала, что Переделкино осталось сзади, нам нужно возвращаться. Пара машин развернулась и мы отправились обратно по пустым улицам, недоумевая, где же пропустили поворот. Людей, чтобы спросить, нигде не было. По бокам тянулась череда дачных участков за высокими заборами.

Наконец мы увидели парня, он махнул рукой куда-то направо и скрылся на боковой тропинке. На перекрестке мы повернули и тронулись дальше по бесконечной улице Серафимовича, но примет никаких видно не было. Двое молодых ребят в модном прикиде, у которых хотели уточнить маршрут, не знали, ни кто такой Окуджава, ни где его музей. А улица все тянулась и тянулась. Навстречу показалась пешая пара, они тоже искали музей поэта. Там, куда мы ехали, их послали обратно. В конце концов, после долгих скитаний, мы добрались до места. Кругом стояли машины.

Читать далее: Переделкино. Булат Окуджава

Дом Корнея Чуковского

Пастернак и Чуковский жили рядом. Пять минут неспешной ходьбы разделяло их дачи. Улица Серафимовича начиналась от шоссе. По левую сторону тянулся представительный забор. Ограждал он территорию Дома творчества, включившую флигелями ряд бывших дач. Напротив стоял дом нестерпимо желтого цвета. Этот озорной желток и был музеем Корнея Чуковского. Дорожка от калитки вела вокруг дома. Вход в музей был со двора. Здесь царило оживление. Туда-сюда ходили сотрудники музея. Кто-то из персонала сидел на скамейке и вдумчиво читал книгу.

Читать далее: Переделкино. Корней Чуковский

Музей Бориса Пастернака

Дом Пастернака стоял на краю поселка, окна веранды выходили на поле, вдоль которого тянулась улица. Поле было ограждено забором, вдали во всю шла стройка тех самых элитных коттеджей, что служили признаком размаха рыночной экономики. В глубине участка буйствовал лес и дом выплывал из густой чащи, словно судно из тумана. На корме он расширялся, приобретал устойчивость и терял ту стремительность скитальца, что выводит корабль из морской пучины. Кругом звенела тишина. Одинокий дом в пустынном мире. Говорят, что ничего не изменилось с тех пор, как поэт лепил свою судьбу и принимал уроки жизни стихами Живаго. Неотвратимый итог уединения:
Я один, все тонет в фарисействе. Жизнь прожить – не поле перейти. 

В дальнем углу двора виднелся небольшой гостевой домик. Дверь была открыта, но внутри царил хозяйский беспорядок, стоял термос, валялись сумки.

Читать далее: Переделкино. Борис Пастернак

 Начало пути  

Поездка в Москву возникла нежданно и неотвратимо, как стихийное бедствие. Мой муж Григорий отправлялся в столицу на машине и ехал в командировку один. Он искал попутчика, но, как ни крути, кроме меня претендентов не было. Единственной утехой служила моя договоренность жить в Подмосковье на даче у друзей, а не мыкаться по гостиничным углам. Рассчитав все заранее и надеясь на удачу, мы тронулись в путь в четыре утра. В будничный вторник город был пуст. Ночь отступала, сумерки светлели, до восхода оставался час.

Почти не встречая машин, мы пронеслись через окружную и вылетели на московское шоссе. Версты отмечали с песнями, восемьдесят километров миновали за 45 минут. Выходило, что часам к семи у нас был шанс пройти треть маршрута и уж точно достигнуть зоны трехполосной разметки с переменным направлением движения. Однако радовались мы рано. Километрах в пяти от Любани впереди показался застывший автомобильный хвост. Горел зеленый светофор, стояли машины и не было им числа. Сколько видел глаз, столько тянулся хвост. Что там было – никто не знал. Транспорт стоял с четырех утра. Солнце взошло, утро началось, а движения, как не было, так и не было. 

Читать далее: Переделкино. Отправная точка