Барселона. Монжуик нон-стоп

День, проведенный в Барселоне, таки будил мысли о заснеженной тундре. Здесь жара донимала даже ночью. Снимали мы комнату у молодой семьи в престижном районе города. Хозяйка Есмин (Yesmin) была журналисткой, ее муж где-то служил системным администратором, но в доме рос маленький ребенок, девочке минуло полтора года и родители осваивали новый бизнес. В Барселоне желавшим сдавать жилье власть давала испытательный срок на полгода и начинала взимать налоги только с утвердившихся в процессе. В квартире были заняты три комнаты из семи возможных и молодая семья гребла опыт проб и ошибок. Дела с постояльцами вела хозяйка, муж встревал в ситуациях, когда нужно было исправлять текущие промашки. В число недочетов попала и я, пытаясь по приезде узнать, где разрешат сушить белье, стиранное под краном. О большем и мечтать не приходилось, никто не давал культурной стирки за две ночи постоя. В Копенгагене даже сушить было не на чем. И тут случилось чудо. Есмин повела к стиральной машине с надписями на испанском языке. Ну как тут было не расстроиться! Моя досада навела хозяйку на мысль, что я знать не знаю бытовой техники. Горячие возражения ее не убедили и Есмин взялась за стирку сама. Вот тут и объявился муж, чтобы сказать, что все это будет стоить денег. Мне было решительно плевать, за пять евро мы постирали все, что накопилось за поездку. Эффект доброго и злого хозяина меня не смущал. Наутро, в свежей и чистой одежде, мы отправились к площади Каталонии, где начинался обзорный маршрут по городу. Еще накануне были куплены билеты на туристический нон-стоп автобус Barcelona Bus Turistic, возивший народ по местным достопримечательностям. Наши силы уже просили хоть какого-то комфорта. День мотаться по знаковым местам и не печалиться о транспорте, дорогого стоило. Ближайшее метро было в пяти минутах ходу. Располагалась станция на площади Испании, построенной у подножий горы Монжуик, на склонах которой проходила Всемирная промышленная выставка 1929 года.

Размах работ был огромен. На месте невзрачного предместья разбили вторую по величине в Испании площадь, дорогу к павильонам отметили венецианскими башнями, рядом с ними возвели колоннады, на манер ватиканских полукруглых корпусов Святого Петра, в центре поставили фонтан. Экспозиционные пространства с тех пор навсегда укоренились в этой местности. Выставочный комплекс Фира де Барселона (Fira de Barcelona), охватывавший нынче 40 гектар, получил статус центра выставочной индустрии Испании и Южной Европы.

Смотреть все это величие мы оставили на потом, а пока добрались до площади Каталонии и встали в очередь на автобус. Bus Turistic курсировал по трем разным маршрутам, стартовавшим из разных точек, однако направления можно было менять и пересаживаться на общих остановках. Собирались мы начать с творений Гауди, но таких умников набралось выше крыши, хвост желавших стоял в четыре ряда и двигался крайне медленно. Отмучившись полчаса, мы удрали на обзорный маршрут, надеясь переждать утренний напряг в менее популярной поездке. Народ и здесь стоял в очереди, но довольно скоро мы уже сидели на верхней платформе автобуса и катили по Пасео де Грасиа, в который раз наслаждаясь модерном.

Два маршрута у Bus Turistic начинали свой пробег одинаково. Первой барселонской достопримечательностью был проспект Благодати, так переводилось название Пасео де Грасиа (Passeig de Gràcia). Пожалуй сейчас хотелось сказать бы проспект Изящества, но три столетия назад эта дорога вела в небольшой городок, в котором стояли монастыри и жил десяток семей крупных землевладельцев. Располагался он в трех километрах от площади Каталонии и назывался Gràcia, согласно исходному своему предназначению. Район был аграрный, с полями и садами. Состоятельный люд стал строить здесь загородные виллы и в XIX веке вдоль дороги стояли рестораны, летние театры, сады для променада и всякий прочий развлекательный атрибут. Это было самым подходящим местом для расширения города, когда в 1860 году власти стали сносить крепостные стены, сильно теснившие Барселону. Район уже славился, как престижный, и окрепшая буржуазия начала нанимать к концу века известных архитекторов для строительства своих домов. Место, где остановился автобус, даже называлось «Кварталом раздора». В тесной близости стояли здания трех видных архитекторов. Дом семейства Лео Морера (Casa Lleó Morera) построил в 1905 году Луис Доменек-и-Монтанер, известный нам по туристическому центру.

На другом углу квартала стояли Дом Бальо (Casa Batlló) Антонио Гауди и самый ранний из ближних соседей Дом Амалье (Casa Amatller), построенный в 1900 году Жозепом Пучем (Josep Puig), приложившим позже руку к Площади Испании.

Каменоломня (La Pedrera) или Дом Мила (Casa Milà) была следующей остановкой туристического маршрута. Народа, стоявшего в кассу, толпилось немало. Выходить мы не стали. Сидеть наверху было слишком удобно. Раз решили смотреть город, пусть Гауди останется на вечер. Проспект недаром считался парадной вывеской Барселоны, он включал более двадцати архитектурных памятников культурного наследия.

Соседний Дом Рамона Касаса (Casa Ramon Casas) тоже входил в их число. Моя привычка считать всех художников за бедняков терпела здесь полный крах. Гордость каталонского искусства, лидер национального модернизма, принадлежал к состоятельному сословию. Два дома, стоявших рядом, строил друг семейства Касас архитектор Антони Ровира-и-Рабасса (Antoni Rovira i Rabassa), причем делал это в едином стиле. Так оба здания и вошли в список наследия. Престиж проспекта был очень высок. Посетивший город в 1904 году король Альфонсо XIII считал, что такой красивой улицы, как Пасео де Грасиа, в прекрасном Мадриде все же не было

Автобус шел по району Эшампле (Eixample), построенному во второй половине XIX века по плану инженера-градостроителя Ильдефонса Серда (Ildefons Cerdà), посвятившего всю свою жизнь расширению Барселоны. Он разработал регулярную сетку кварталов, разделенных широкими улицами, вдоль которых стояли деревья. Инженер мечтал о городе-саде, обласканном солнцем и не затененном соседними зданиями. Форма кварталов, независимо от категории, сословия или достатка будущих жителей, была однотипна, но ширина проездов, высота стен и усеченные углы зданий, стоявших на перекрестках, обеспечивали циркуляцию воздуха, а зеленые посадки в обширных внутренних дворах составляли рекреационную зону. Гуманист Серда строил город для комфорта людей, однако план района обществу не понравился. Кто-то терял на земле, кто-то на жилом пространстве, богемному люду претила однотипность, а равенство возможностей мало кого волновало. И тут Ильдефонс Серда сделал то, чего ему никогда не простили. Вопреки каталонскому мнению и предпочтению других стандартов он протащил свой проект в Мадриде и получил королевский указ на строительство Эшампле по своему плану.

Один из отцов современной урбанистики, состоятельный человек и представитель высшего сословия умер практически в нищете, потратив свои средства на жизнь без доходов, занимаясь законотворчеством и решением градостроительных задач. Правительство ему не заплатило за труды, общество подвергло грязной травле. Не могли гордые каталонцы простить ему смычки с Мадридом, тем не менее, город строился по королевскому указу в соответствии с его планом.

Прошло сто пятьдесят лет Тезисы Серда стали прописной истиной. Что до города, то Барселона радовала своей обильной зеленью, нежилась на солнце, как ребенок, и продолжала расширяться, применяя основные принципы проекта

Мы все еще находились в Эшампле, хотя давно покинули один из самых дорогих проспектов Испании, и двигались дальше каким-то закоулком, по-деревенски сушившим белье.

Закоулок, не закоулок, но выводил он на железнодорожный вокзал Barcelona Sants, куда накануне мы не попали, измучились и потеряли два часа времени.

К вокзалу примыкал Индустриальный парк Испании (Parc De L’Espanya Industrial), разбитый в 1985 году на месте старого текстильного производства. Поразившие нас башни были включены в декор прогулочного пространства, хотя на площади они больше походили на дозорных. Аудиогид что-то бубнил про воду, землю, огонь и воздух, но наушники все время слетали, звук уходил и я отнесла четыре стихии к аллегории паровоза. Оказалось, что речь шла об индустриализации, но мне так нравился простор площади, что про парк я узнала много позже, а пока смотрела на Кляксу, пытаясь привязать ее к железнодорожному транспорту.

Мои фантазии тратились попусту. Клякса оказалась катальной горкой и была вовсе не Кляксой, а Драконом, морду которого можно было рассмотреть. Пожалуй, тогда я и поняла про парк, но даже краем глаза его углядеть не сумела.

Следующая остановка была у Парка Жоана Миро (Parc de Joan Miró), рядом со знаменитой скульптурой Женщина и птица (Dona i Ocell). Работа эта, выполненная по заказу городского совета, была последней в жизни художника. Соавтором Миро по части мозаики был Жоан Гарди Артигас, много лет проработавший керамистом с прославленным мастером. Стоило только искусству уйти от привычных форм, как тут же возник простор возможных толкований. Ценители сошлись на мысли, что форма «женщины» напоминала пенис, а черная щель, коловшая сверху вниз тело, означала вагину. Мнение утвердилось, как данность, и стало толковаться однозначно. И вот этот языческий символ животворящего единения плоти отчаянные каталонцы не побоялись разместить в католической стране, ссылаясь на эзотерику древних римлян. У нас бы давно попытались осудить за оскорбление верующих, а там ничего, объявили гордостью провинции. Ну как не сказать, молодцы барселонцы! На месте бывшей городской скотобойни разбили парк и поставили сакральную фигуру, говорившую со звездами. По мнению критиков именно птица была у Миро средством связи земли и космоса Скульптура появилась в парке в 1982 году, вызвала бурное обсуждение, получила в народе кликуху презерватив и осталась стоять, впечатляя размерами. Зияющую черную впадину я видела лишь на чужой фотографии, а если бы и глядела вживую, то сексуальности в ней не было ни на чуть. Вид из окна автобуса, скорей, говорил о скорби, об ожидании потерь. И, конечно, она была женщиной, эта чурка. Только родившая знает нутром, что всему живому на свете когда-нибудь приходит конец

Тем и хорош был сюрреализм, что разные цепочки ассоциаций могли привести к разным выводам. Автобус, меж тем, повернул, нырнул в какую-то улицу и оживший аудиогид надсадно заверещал: «Улица де ла Крус Коберта – это рай для туристов. Здесь держаться самые низкие цены в городе». Врали, наверное, соблазнители, хотя Carrer de la Creu Coberta была и вправду полна магазинов.

Такая, казалось, далекая улица дешевых покупок выводила на площадь Испании и лежала в самом центре города, а мы-то думали, что уехали невесть куда.

В начале XX века Каталония в очередной раз отстаивала свою самостоятельность и боролась с аграрным лобби Мадрида в интересах промышленной буржуазии. Знаменитую площадь на окраине Эшампле задумывал еще Серда, но застроили ее спустя полвека. Активный политик и сторонник регионального развития провинции архитектор Жозеп Пуч-и-Кадафалк (Josep Puig i Cadafalch) предложил провести в Барселоне Всемирную промышленную выставку и утвердил проект пространства экспозиционной застройки, началом которой должна была стать площадь Испании.

Жозеп Пуч, большой знаток истории искусств, начинал творческий путь с позиций модернизма, однако сменил свои предпочтения довольно быстро. Скорей всего, причиной его перемен был идеолог националистического движения Каталонии Анрик Прат-де-ла-Риба (Enric Prat de la Riba), чье имя стало неотделимо от истории провинции. Именно ему приписывали идею каталонизма и упор на культурный дух национального неоклассицизма, лучшим образом отражавшим силу и сущность возрождавшегося региона. Всякий модный в Европе модерн являлся носителем упадка, хаоса, анархии, в то время как Каталония нуждалась в дыхании созидания. Декретированный в Союзе соцреализм у них появился на четверть века раньше, а разница между их нацио и нашим социо, в целом, была не важна. Как верный соратник идеолога Прата-де-ла-Рибы председатель каталонского парламента Жозеп Пуч начал мыслить в монументальном стиле. Ватиканская Площадь Святого Петра явилась прообразом Площади Испании, две колонны, открывавшие эспланаду к подножиям Монжуика, вторили колокольне Святого Марка в Венеции.

Всемирная промышленная выставка проходила в Барселоне в 1929, но площадь до этого не пустовала. Еще в XVIII веке здесь проходили публичные казни и стояли виселицы. Популярности району не прибавилось, когда эшафоты убрали в другое место. Лучшим залогом успеха было построить на точке что-нибудь веселенькое. Удачным решением оказалась коррида. Массивное здание в мавританском стиле построил в 1900 году известный архитектор Аугуст Фонт-и-Каррерас (August Font i Carreras), возводивший спустя десятилетие купол собора Святого Креста и Святой Евлалии. Ну что же, все шло, как по-писаному: Богу Богово, а кесарю кесарево.

Ах, коррида, коррида – древний языческий ритуал! Проводили ее еще иберийцы, чтившие силу священного быка. Как в католической Испании она стала брендом, оставалось только гадать. Уже в XVI веке папа Пий V грозил отлучить от церкви поклонников этой забавы, но нет, не сумел. Когда Европейский Союз заговорил о запрете корриды, король Хуан Карлос обещал вывести Испанию из Содружества сразу после принятия подобного закона. На радость борцов за права животных Женералитет Каталонии запретил корриду с 2012 года, но вот беда, мадридский парламент решил от греха объявить ее национальным достоянием, так что страсти продолжали кипеть, проект обсуждаться, а население волноваться. Правда корпус арены давно стоял пустой, его даже хотели снести под выставочные павильоны, но сохранили, как историческое здание. В 2011 в нем открыли культурно-торговый центр Arenas de Barcelona, не нарушив архитектурного стиля начала XX века.

Задумывалась выставка, как глас самостоятельности Каталонии, но в 1923 году в стране пришла к власти военная диктатура и всякие вольности, как рукой сняло. Содружество Каталонии и прочие органы самоуправления были распущены, флаг и язык провинции запрещены. Адепт местного национализма Жозеп Пуч эмигрировал в Париж. а новая власть стала исправлять его недочеты. Примат Испании нужно было укреплять и площади, названной в проекте Иберийской (Iberona), присвоили имя страны, а для верности эффекта в ее центре разместили мощный фонтан, где многочисленные скульптурные аллегории отражали не только природную мощь Испании, с трех сторон окруженную водной стихией, но и несли главную сущность испанской культуры: христианство, героический дух и искусство. Эффект власти был достигнут. Монумент, начинавший дорогу в Мадрид, возвеличивал Испанию. Придумал помпезный «гимн стране» Жозеп Мария Жужол (Josep Maria Jujol), много работавший с Гауди. Правда нас занимал в этот момент совершенно другой вопрос. Какого черта мы перлись в какую-то даль стоять в огромной очереди, если билеты были куплены заранее, а остановка находилась в пяти минутах от дома?

Автобус, тем временем, повернул и двинулся в сторону горы, минуя выставочное пространство Фиры де Барселоны. Наверху, исправно имитируя древность, стоял Национальный дворец (Palau Nacional). По замыслу, выставка 1929 года должна была представлять индустрию, искусство и спорт, которому отводилась верхушку горы. Жозеп Пуч спроектировал здание, но после убытия главного архитектора был объявлен новый конкурс. Проект победителя получился дешевле, однако сейчас дворец волновал лишь размерами и ничуть не трогал избранным псевдостилем.

Диктатор Прима де Ривера (Primo de Rivera) вырубал крамолу самостоятельности кардинально. Он не только заменил проект здания, но и приказал разрушить монумент четырех колонн, повторявший рисунок каталонского флага, который создал все тот же Жозеп Пуч. Нынешняя «колоннада без крыши» была восстановлена в 2011 году по решению Женералитета провинции. Во дворце после выставки открыли музей каталонского искусства. Сходить туда, наверное, стоило, однако планы у нас были другие. Мы ехали смотреть город. Музей оставался до следующей жизни.

А в нынешней жизни нас ждал высокий склон горы, аллеи, носившие имена улиц, и перепад высот, от вида которого с непривычки захватывало дух.

Возвышенное, впрочем, настроение довольно быстро получило пинок от людского неизбывного стремления оставлять память о себе на любом свободном месте.

Дорога вывела на обзорную площадку. Что-то невнятно пробормотал аудиогид, но удалось понять только про розы, да про автора статуи на пьедестале.

Роз никаких и в помине не было, а вот работу Жозепа Лимона мы накануне видели в Готическом квартале. Там у стены стоял памятник, посвященный Героям 1809 года. Известный скульптор, едва ли не лучший местный модернист и, видимо, отменный денди, был обитателем каталонского небосклона. Мы даже нашли его портрет, написанный Рамоном Касасом, кстати, тоже входившим в число небожителей. Скульптура мэтра и стояла на площадке. Гипотеза, что на краю обрыва в даль вглядывался Дон Кихот, была тут же отброшена за несостоятельностью идеи. Нагой юноша, сидевший, скособочась, на коне, никак не походил на рыцаря без страха и упрека. На остановке никто не вышел и автобус покатил дальше. Дорогу туристам, и впрямь, подобрали отличную. А как иначе было объять всю зелень склонов, покрытых садами, и кинуть взгляд на нижний слой города, не обделенный природой, но все-таки нищий в сравнении. с верхними кварталами.

Очертив круг, автобус снова вернулся на прежнее место. Наушники звучали теперь громче и позволяли разобрать текст. Это была не площадка, а Площадь Святого Георгия (Plaça de Sant Jordi), разбитая в преддверии выставки. В ее центре стоял фонтан Цереры, столетие кочевавший по улицам Барселоны, пока не обрел тихий покой в садах Монжуика. А у обрыва глядел вдаль ни кто иной, как Святой Георгий, бывший с XV века защитником и покровителем Каталонии. Поклонение Георгию Победоносцу христиане переняли у турок во время Первого крестового похода конца XI века. Правда там он верил в Аллаха и принял мученическую смерть от тех же злых язычников, однако девушку от дракона воин спасал во всех религиях. Согласно легенде, из крови чудовища, упавшей на землю, выросли розы, об этом и шла речь в предыдущем заходе. День Святого Георгия, 23 апреля, давно прошел, праздника не было и на площадке царило безлюдье. Я сразу представила, какой бы хай подняли наши православные ревнители, если бы им показали Победоносца в голом виде. Дай им волю, они бы музеи в момент разнесли. Фанатики мусульмане давно этим грешили. Какая же тут толерантность, если варвар по духу даже верить с достоинством не умеет. Скульптор Жозеп Лимона поставил бронзовую статую в 1924 и католики, со всей их многовековой традицией, как-то с этим справлялись.

Археологи считали, что Монжуик был заселен уже десяток тысяч лет назад. С горы хорошо просматривался берег и лет за пятьсот до нашей эры здесь плотно сидели иберы, озирали с высот прилегавшие окрестности и держали крупный торговый центр. Римляне спустились с горы вниз и верхний район приобрел второстепенное значение. В IX веке колония евреев устроила на склоне холма кладбище, следуя традиции делать это за пределами города. Журчащее имя Монжуик имело вполне прозаический смысл. По-каталански это означало Гора евреев. Прошло несколько столетий. Во время великого погрома иудеев порезали, остальных принудительно окрестили, а позже просто выслали из страны. Выдворили вон и думать забыли, однако память истории штука тонкая, ни евреев, ни кладбища давно уже не было, а имя холма осталось. Оборонную сущность горы каталонцы опробовапи в 1640, когда впервые надумали отделиться от Испанского королевства. В Европе велась война за передел полномочий Священной Римской империи. Зачинщиком компании выступала Франция, вот к французам они и решили переметнуться. Для защиты от испанских войск на холме построили крепость и продержались на воле около десяти лет, пока не вернулись в испанское подчинение, сохранив за собой прежние привилегии. Полвека спустя началась война за наследство испанской короны. Правда теперь провинция стояла за Габсбургов, от которых недавно так стремительно убегала. На этот раз победили Бурбоны и каталонцы лишились всего, чем испокон веков по привычке владели. Новый король чиниться с традициями не стал, привилегии отобрал, язык запретил, устроил строгий надзор и в крепости разместил гарнизон для соблюдения порядка. Военное оборонное значение верхняя зона горы потеряла в конце XIX века. Примерно в это же время ее стали осваивать для городских нужд. Первым делом решались вопросы Всемирной выставки, на которой особая роль отводилась спорту. Вот и сейчас нас везли по Олимпийскому кольцу, созданному к Играм 1992 года. Стремление края к самости сквозило здесь даже в названиях. Национальный институт физической культуры Каталонии построили в 1991 году..

Псевдо-классический стиль архитектора Рикардо Бофилла (Ricard Bofill) ничуть не мешал бронзовому символу духа и воли, стоявшему рядом на зеленом газоне.

Впрочем, здесь все было в лад. Огромное поле с чередой светильников, царская лестница ко Дворцу спорта, носившему имя Святого Георгия (Palau Sant Jordi), завинченная Калатравой телекоммуникационная башня и даже старая Монжуикская крепость, стоявшая на самой вершине горы, ложились в один пространственный ряд, не нарушая гармонии природного единства.

Конечно, им было, чем гордиться. Строилось Кольцо в разное время. Бассейный комплекс Piscines Bernat Picornell появился в 1970 и получил имя каталонского знакового спортсмена, основателя Королевской федерации плавания Испании Берната Пикорнеля (Бернат Picornell), умершего в том же году в возрасте 87 лет.

Блистательный Сантьяго Калатрава воздвиг свою птичью телебашню к Олимпийским играм.

А стадион был возведен к выставке 1929 года по проекту Пере Доменек-и-Рура, сына именитого Луиса Доменек-и-Монтанера, отвечавшего за верхнюю часть горы. В иберийских фамилиях потомство по матери учитывалось так же, как и по отцу, хотя для краткости имени концовочку можно было и опустить. Стадион построили, но простоял он пустым практически полвека. Сперва бушевала Гражданская война, потом долго было не до него. Со смертью Франко Каталония ожила. При подготовке к Олимпийским играм спортивное сооружение перестроили, сохранив лишь фасады здания, и нарекли стадион именем Луиса Компаниса (Lluís Companys), президента регионального правительства, провозгласившего в 1934 году Каталонию отдельным государством. После падения в начале тридцатых испанской монархии, провинции новой республики получили обширную автономию. Каталония среди них входила в число самых левых. Арест Компáниса мадридскими войсками и заключение его в тюрьму последовали незамедлительно, но слов, брошенных на ветер, не бывает и скорая победа левых на общеиспанских выборах принесла ему свободу и пост президента Каталонии вплоть до конца Гражданской войны. Республика была разгромлена, Луис Компанис эмигрировал в Париж, схвачен немецкими службами, передан испанским властям и в 1940 году расстрелян в Монжуикской крепости. Как утверждают дотошные каталонцы, в те же годы по данным доносов были казнены без суда и следствия 2760 человек из числа возможных сторонников республики. Позднее, Германия и Франция принесли извинения за сотрудничество в аресте и депортации Луиса Компаниса, в то время как испанские суды отказались объявить свое давнее решение недействительным. Ну это в Испании, а в Каталонии едва ли не каждый город чтил его память в названиях улиц и о Гражданской войне говорил, опираясь на жертвы Белого террора, совсем забывая о Красном. Да разве XX век позволял судить о чем-то одном, не думая о противном, хотя разбираться в обидах было не только бессмысленно, но и опасно, потому что в расход они отправляли на равных. Впрочем, какое нам дело было до их каталонской истории, если приезд наш носил ознакомительный характер, а Кольцо, что ни говори, было, красиво.

Маршрут по горе казался длинным, однако в просвете между деревьев мелькнул Национальный дворец, так что откуда мы тронулись, туда и вернулись.

Вблизи от музея искусства Каталонии находился Фонд Жоана Миро, входивший в планы завтрашнего похода. Основали фонд в 1975 году по воле художника. Миро хотел создать площадку для развития современной художественной мысли и дать свободный доступ публике к своим работам. Сподвижником и соратником в этом трудном деле был архитектор Жозеп Луис Серт (Josep Lluís Sert), связанный с ним тесной дружбой. Эталоном подхода Миро считал датскую Луизиану в Хумлебеке, вот по какой причине там вольно стоял его инопланетянин. Два друга долго судили и рядили, как спроектировать комплекс, чтобы в нем была четкость, уют и царила человеческая личность. Фонд, как глас современного искусства, просил открытого пространства и городской совет Барселоны выделил им участок на склоне горы. Жоан Миро подбирал акционеров сам, а Жозеп Серт, верный ученик Ле Корбюзье, строил причудливое здание в присущей ему манере.

Надо сказать, что следующая жизнь просто напрашивалась сама собой. В нашей теперешней мы мало куда успевали. Монжуику стоило посвятить целый день, гулять по его садам, ходить по музеям и бродить по склонам

Зеленый район назывался Мирамар (Miramar). Сколько я ни возилась с переводом, все получалось Магия мира, а уж поверить в это было совсем легко. Да и канатная дорога отдавала явным волшебством. Кто-то сказал, что она была частью метро.

Автобус, меж тем, повернул и показалось море. Видимо мир чудес границ не имел.

«Не имел, не имел», – твердил аудиогид и рассказывал про Ботанический сад, существовавший в городе с XVI века. Где он был, этот сад, в котором собирали кактусы, я бы не рискнула сказать. Местный ландшафт мало походил на научный.