Следующее утро выдалось солнечным. О чем еще мечтать разумному туристу? На внутренний двор мы вечером так и не спустились. Туда вели черные лестницы из квартир и огромная подворотня высотой в два этажа, запертая на ключ. Искать там было нечего, курить разрешили на лестнице, а мерить пролеты ногами лень не велела. Дом и квартира сияли чистотой, правда возраст проглядывал отовсюду. Даже крючки и затворы на рамах говорили об изрядном жизненном опыте.

День в Копенгагене у нас предстоял не простой. Мы приехали в город на сутки, чтобы вечером улетать из Мальмё. Хозяйка попалась сговорчивая. Она разрешила держать комнату до отъезда. Очередных съемщиков у нее не было, а давить на принцип Лина не собиралась. Вообще-то, всю нашу поездку так и тянуло назвать безумной. Да и складывалась она в стиле авантюрного романа. Когда Мартин с Ирой решили собрать родню, Алексей надумал показать родителям Европу. Он рыскал по интернету в поисках дешевых маршрутов, когда неожиданно заметил, что дорога через Барселону стоила много меньше в какие-то скидочные дни. Кто же по доброй воле откажется от каталонской столицы? Лишние три дня практически компенсировались разницей в билетах. Правда, провисал один день до нужной даты вылета, но где безумцу не дорога! Решено было посвятить его Копенгагену, которого, в сущности, мы посмотреть не успевали. Так в хитрых финансовых расчетах и сложился наш сумасшедший туристический маршрут. Дорога туда-сюда добавляла расходов, но на общий фон они ложились незначительно, тем более, что Алексей собирался сделать царский подарок. После завтрака, налегке, мы отправились в центр. Автобус привез нас к вокзалу.

Центральный железнодорожный вокзал был третьим по счету в Копенгагене. Первый построили в том же районе за пределами городских валов в 1847, когда железнодорожный путь соединил столицу с Роскилле. Скромное здание на высоком кирпичном фундаменте имело деревянный этаж и стояло на открытой местности по требованию военных. Стратегические объекты гражданского назначения в ту пору строили из леса под запретом кирпича, чтобы в случае войны уничтожить их просто поджогом без нанесения большого вреда населению. Сто раз задумаешься, как страна, проведшая всё средневековье в непрерывных войнах, ставила в новом времени задачу предельно не насильственных действий. Спустя двадцать лет концепция изменилась и следующее здание поставили уже из кирпича. Нынешние корпуса возвели в 1911 под руководством Генриха Венка, применявшего национально-романтический стиль в традициях максимального функционализма. При открытии вокзал назвали монументальным памятником датской архитектуры начала XX века и на кону стоял девиз, чтобы каждый чужак при взгляде на него проникался национальным духом страны. И вот что удивительно, при всей величественности и однородности комплекса, его не внесли в список исторических зданий Копенгагена. Социальный дом, где мы жили, внесли, а его нет. Почему? Неужели из-за функциональности? Дескать, если техника устареет, тогда и здание подправим под новую? В общем ясности не было.

Мы сидели за столиком у бокового фасада и изучали карту. К велосипедному рою удалось быстро привыкнуть, хотя время от времени мысль о нашествии насекомой нечисти заставляла зябко ежиться. Статистики утверждали, что более трети жителей ездили на двухколесном транспорте. Скорее всего поэтому Копенгаген считался самым чистым в Европе городом с точки зрения экологии.

Пока мы разбирались в схеме города, к стоянке подкатила старушка и стала пристраивать свой велосипед. Черт меня дернул задать ей вопрос по карте. На схеме был указан канал, которого в окрестностях не наблюдалось. Бабушка ответа не знала, зато тут же попросила присмотреть за велосипедом, пока она на пару минут сбегает по делам. Отказывать было неудобно, мы все равно пили кофе, так что пришлось соглашаться. Время шло, чашки давно стояли пустыми, новые и новые датчане ставили велосипеды у стены, а старушки все не было. Наконец, она появилась. Все-таки нет в мире различий, люди везде одинаковы. «Ах, — сказала бабушка — никак не думала, что меня так задержат». Просидев лишний час и проникшись единством с Европой, мы пошли гулять по Копенгагену.

От соседнего перекрестка широким проспектом убегала улица Вестерброграде, где была сосредоточена разнообразная торговля. Даже внешний вид зданий наводил на мысль, что район приходился ровесником Нёрребро, только судьба у него сложилась иначе.

До середины XIX века небольшой по размеру Копенгаген был обнесен стенами и окружен оборонительными рвами, через которые вели в город четыре переправы. Вдоль нынешней улицы среди полей и пашен бежала дорога, выводившая к Западному мосту (Vesterbro), где на подходе к столице местные жители пускали на ночлег крестьян, привозивших на продажу сельский продукт. Каждый знает, что рядом с ночлежкой всегда найдет себе место трактир. Когда крепостные стены снесли и разрешили строительство вне пределов города, в район Вестербро из сел потянулся небогатый люд. Появились доходные дома, однако тем, кто обманулся в надеждах на работу и легкий заработок, приходилось не сладко. Уже в 1893 при местной церкви открыли миссию для бездомных. Она существует и сейчас. Следом за жильем возникли увеселительные заведения, кабаки, кварталы красных фонарей, притоны наркоманов. Достаточно быстро Вестербро превратился в самое злачное место Копенгагена. Глядя на эту просторную улицу, трудно было даже представить, что совсем недавно район считался рассадником зла.

Последние годы городские и полицейские власти приложили немало усилий, чтобы придать Вестербро пристойное лицо. Они не только ремонтировали дороги, строили новые здания и восстанавливали старые дома, но и проводили массовые зачистки по местным борделям и наркотическим приютам. Говорили, правда, что полностью выдворить заразу так и не удалось, но внешне все выглядело прилично и никакого дискомфорта не ощущалось. На перекрестке царило оживление. Сзади оставался вокзал, рядом был вход в Тиволи (Tivoli), а впереди виднелась Ратушная площадь.

 

Впрочем, какой дискомфорт мог быть в центре города у здания столичной Ратуши? Район был застроен в начале XX века, а тот факт, что сам Копенгаген никак не ложился мне на душу, относился к разряду моих личных пристрастий. Стеклянный короб Дома промышленности (Industriens Hus) был по своему хорош, но он выделялся на общем фоне, заметно противореча окружающим зданиям. Внизу располагался шикарный торговый центр и кому могло придти в голову, что наверху находилась штаб-квартира Конфедерации датских предприятий, сидевшая на этом месте с конца позапрошлого века. По крайней мере, пиратский сюжет на панели уводил мысли совсем в другую историю.

Дом Ричей (Richshuset) тоже входил в число местных достопримечательностей. Знаменит он был тем, что принадлежал стилю арт-деко, мало представленному в Копенгагене, и служил погодным маяком, иными словами, фигурально озвучивал текущую метеосводку. В будке на верхушке башни были пристроены две золоченые девушки. При дожде одна красотка появлялась с зонтом, а при ясном небе другая выкатывала на велосипеде. Дом построили в 1938 для руководства компании по производству кофезаменителей. Обороты фирмы позволяли потянуть немалые расходы, так что подрядили крупнейших специалистов того времени, архитектора Альфреда Кок-Клаузена и скульптора Эйнара Утцон-Франка, здания и памятники которых стоят в Копенгагене по сей день.

За стеклянным фасадом Промышленного дома открылась огромная площадь, наполовину заставленная лесами. Здесь, в центре города, строили метро, а полтора века назад стояли крепостные стены, плескался ров и по требованию военных вокруг лежало чистое поле. Если верить Википедии, то в XVII веке Западные ворота выглядели внушительно, хотя город уже выпирал наружу и на момент сноса в 1859 году крепостных стен в поле уже стоял парк развлечений Тиволи, разбитый десятью годами раньше. На открытом пространстве власти устроили публичное место, где дважды проводили выставки достижений народного хозяйства, и к концу века надумали узаконить его статус ратушей, строительство которой длилось тринадцать лет и закончилось в 1905 году. Архитектор Мартин Нюроп (Martin Nyrop), будущий директор Академии художеств, победил на конкурсе проектов, предложив здание в духе национального романтизма с колокольным боем и часовой башней высотой более 105 метров. Здание возвели на месте Западных ворот, а площадь получила имя Ратушной (Rådhuspladsen), сохранив за собой репутацию прогулочной зоны.

В качестве дозорных выступали два отеля начала XX века. Островерхий Palace Hotel, 1910 года постройки, так и остался гостиницей из разряда лучших в Европе. Второй же гвардеец с овальной башней обанкротился и стал переходить из рук в руки, хотя и носил безо всяких на то оснований прежнее имя Hotel Bristol. Он был постарше, 1902 года рождения, но конкуренции не выдержал, однако известность сохранил бóльшую, чем сосед. В ресторане отеля играл на скрипке популярный музыкант, слепой композитор Яков Гаде, а исторический анекдот всегда держался в памяти лучше любого коммерческого успеха.  

Старожилом здесь, конечно, был Тиволи – знаменитый развлекательный парк, заложенный в 1843 еще во времена городских укреплений. Основал его датский офицер, журналист и издатель Георг Карстенсен (Georg Carstensen), заболевший идеей парка после посещения Парижа. Он вырос в семье дипломатов, принадлежал к элитному кругу, но добыть землю на предприятие ему удалось лишь на приеме Кристиана VIII. В Дании шло брожение умов и король соблазнился на мысль офицера о том, что тот, кто развлекается, не думает о политике. Аргумент выглядел убедительно и Карстенсен получил кусок зеленой зоны на территории укреплений.

Монарху аргумент не помог. Спустя семь лет его лишили абсолютной власти, зато один из старейших парков Европы был успешно создан. По требованию военных капитальные строения в саду запрещались и нынешние старые здания появились лишь в 1874. Парк населили чудесами света. Недаром Карстенсен провел детство на Ближнем Востоке, да и пропутешествовал он немало. Нашлось там место и для персонажей Андерсена. Великий сказочник был на открытии Тиволи и аттракцион Китайский базар навел его на мысль о Соловье и Китайском императоре. Верь, не верь, но известность датской культуры приходила от Андерсена. Возможно так думали и сами датчане, не зря же поставили памятник великому гуманисту у стен Ратуши напротив Замка Тиволи, носившему в просторечии его имя. Дворец этот, кстати, хотели снести управляющие парком и построить на его месте роскошный отель, но население взбунтовалось, считая это культурной потерей и утратой сказочного духа Тиволи, во многом обязанного Андерсену. Датчане вообще были горазды на замену исторических зданий современными постройками. Архитекторам это нравилось, мне, простому обывателю, обычно мешало, но дворец решили до поры сохранить. Замок построил в 1893 Уильям Кляйн (Vilhelm Klein), памятник создал в 1965 Генри Люков-Нельсен (Henry Luckow-Nielsen) и нарушить эту историческую хронологию коммерсантам пока не удалось. Впрочем, история штука хитрая. Говорили, что Андерсену парк не понравился, однако в стихотворении он называл Карстенсена гением. Неужели только за то, что входной билет уравнивал все слои населения, собирая их в одном месте и для единых целей. Развлечения нравились всем.

Площадь и вправду казалась огромной. Пешеходные экскурсанты, очень модная практика на Западе, топтались у Ратуши и слушали гида. Золоченую фигуру фасада установили в честь основателя города епископа Абсалона. Расположенный ниже балкон принимал почетных граждан во время приветствий и праздников. Все было в порядке. Общий покой городского совета охранял взвод симпатичных драконов.

Всюду на площади стояли скульптуры. Если многое читалось без труда, то экспрессивный клубок бронзы на фонтане скорее угадывался, чем понимался. Смесь хвостов, копыт и рогов говорила о нешуточных страстях, но подходящей мифологии я не знала, а она непременно должна была присутствовать, потому что Бык, попиравший Дракона, просто требовал порядочного сказания. Тем более, что скульптура эта конкурировала с Аистами на площади Амагерторв и выполнялась в качестве подарка по случаю серебряной свадьбы кронпринца и наследной принцессы. Конкурс проводили в 1888 и как-то не верилось, что мастера Торвальд Биндесбёлль (Thorvald Bindesbøll) и Йоаким Сковгаард (Joakim Skovgaard) намекали на семейный быт монархической четы.

Сразу за фонтаном стояли строительные леса. Метрополитен появился в Дании в 2002 году, а спустя шесть лет получил статус лучшего в Европе. Сколько помню, мы всегда завидовали Швеции за ее капитализм с социалистическим лицом, но почему-то никогда не думали о Дании. А между тем, здесь медицина и образование полвека доставались гражданам бесплатно, рабочая неделя составляла 37 часов, отпуск – 25 дней в году. Регулировал порядок и условия труда не кодекс, а контроль мощных профсоюзов, включавших большинство из работавшего населения. Вопрос оставался открытым, если не это составляло суть проблемы, то что тогда отражало социальное равенство? Датские граждане чувствовали себя превосходно, о чем неоднократно сообщали во всевозможных международных опросах

Пока мы разглядывали фонтан, пешеходная группа переместилась к очередному монументу. На колонне стояли в ожидании трубадуры. Завидев девственницу, они должны были по преданию вскинуть луры и оповестить об этом мир. Инструменты были наготове, однако трубы молчали. Назидательная история всех забавляла, но любопытным являлось другое. Памятник был поставлен в честь Фонда Carlsberg по случаю столетия его основателя, известного предпринимателя и мецената Якоба Кристиана Якобсена (CJ Jacobsen), считавшегося большим знатоком пивоварения. Мое сознание плохо ладило с мыслью, что производство пива могло оказаться источником просвещения. И все же, Якоб Кристиан Якобсен открыл лабораторию при заводе и создал в 1876 Фонд Carlsberg, в число задач которого входила поддержка фундаментальных научных исследований в области гуманитарных, социальных и естественных наук, наряду с разработками по пивоварению. В итоге, Фонд Carlsberg профинансировал в 1920 году создание Института теоретической физики Нильса Бора при Копенгагенском университете.

Трудно сказать, что связывали с девственностью Зигфрид Вагнер и Антон Розен, когда возводили в 1914 двух бронзовых глашатаев. Возможно пристрастие Якоба Якобсена к тинговым временам, когда во главе угла стояли гражданские свободы, местное самоуправление и национальная политика при полном отсутствии любой диктатуры. С иронией или тоской дудели в трубы Игроки на лурах (Lurblaeserne), но Якоб занимался среди дел Музеем национальной истории, а его сын Карл, большой любитель живописи и скульптуры, подарил свое собрание государству и основал Новую глиптотеку Карлсберга (Ny Carlsberg Glyptotek), ставшую крупнейшим музеем художественного искусства. Даже символом своим Копенгаген был обязан Карлу. Пивной Король заказал скульптуру Русалочки и отдал городу, чтобы мечтательница стала брендом столицы. Просто факт, что мелкий по сути порок явился движком для науки и культуры, наводил на мысль о неопределенности всего сущего.

Ратушная площадь стояла на границе Старого города, куда мы, собственно, и шли.

Первая встречная улица оказалась пешеходной. Имя она носила внушительное и называлась Фредериксбергаде (Frederiksberggade). Нам уже показывали одно местное чудо – самую длинную пешеходную зону в Европе. Видели мы ее мельком, когда рассматривали фонтан Аист на площади Амагерторв. Улица, как улица, пересекавшая площадь, только звали ее покороче – Стрёгет (Strøget). Прогулочный этот променад тянулся более километра и был заполнен бутиками, модными лавками, ресторанами и кафе разного толка. Создали Стрёгет в 1962, когда от потока транспорта в центре города прохожим стало не хватать места. Пешеходный проект вводили с оглядкой, опасаясь, что чересчур публичный дух улицы ляжет не в масть интравертным датчанам. Однако затея быстро прижилась и очень скоро соседи по Европе стали открывать пешеходные пространства, опираясь на опыт копенгагенских властей. Считалось, что любому приличному туристу следовало пройтись по местной достопримечательности, но искать бутиковый рай мы не стали. Достаточно было и тех магазинов, что сменяли друг друга слева и справа, да и кофеюшня приходилась, как нельзя, кстати, ведь толковой еды у нас дома не было.

Первая попытка сделать заказ обернулась дискуссией. Милейшая официантка, посмотрев на нас с сомнением, предложила сократить ассортимент. Истолковать это было невозможно, так что пришлось спросить, почему. Ответ оказался прост. Она сказала, что мы не справимся с порцией и еду придется выбрасывать, чего делать никак нельзя. Ошарашенные в конец, мы отказались от закусок и салатов. Девушка предупреждала не напрасно. Большого труда стоило доконать небольшой наш семейный ланч, потому что теперь оставлять что-либо на тарелке мы уже не имели права.

После вкусного перекуса идти стало труднее. Хотелось полежать, размышляя о вреде чревоугодия. Улица, между тем, ослепляла витринами и одуряла заманками.

Она сулила сладкие булочки, о которых мы мечтали еще в Петербурге, глядя на видео датского кулинара. Сейчас, правда, о них даже подумать было страшно.

Посреди панели, прикрывшись зонтиком, сидел джентльмен в белом. Лица видно не было. У ног стояла вазочка для сборов. На что только рассчитывал этот нелепый господин? Неужели на розетку в петлице?

В какой-то момент он откинул зонт и посмотрел на меня оловянными глазами. Это был робот. Спохватившись, я попыталась снять механическое лицо, но безуспешно. Люди шли непрерывным потоком и хоть бы кто задержался на минутку. Любезный наш друг снова прикрылся. Монет никто не кидал и оператора было не видно.

С улицы нужно было уходить, иначе любопытный взгляд замыливался в толпе. Кругом все мелькало, раздражало и утомляло. Мы так надеялись избежать Стрёгета с его толчеей и надсадной выставкой мировых брендов, а попали по собственной воле в разгар публичной торговой жизни. Кто из нас знал, что Стрёгет являлся названием маршрута, опознавательным знаком череды улиц, перетекавших одна в другую, первая из которых начиналась от Ратушной площади. Ее мы, конечно, и выбрали для пути. Кому суждено отработать повинность туриста, тот не пропустит верной дороги. Мы убегали от Стрёгета вбок, на небольшие тихие улицы, где можно было углядеть город, а не стремительный поток спешивших в суете покупателей.

Чем дальше мы уходили от торговой зоны, тем реже встречались пикантные лавки.

Пожалуй стоило мотаться по узким и тесным улицам старого города, чтобы наткнуться на уголок, где пахнуло домашним уютом. Не давал мне покоя тезис племянницы, что Копенгаген был приспособлен для людей, не для машин, туристов и парадных шествий, а для удобства граждан. Речь шла об исключительных правах велосипедистов, обильных небольших кафе и чистой экологии. Проездом многого не увидишь, но здесь, на улице Вандкунстен (Vandkunsten), такое ощущение возникало. Среди домов на замкнутой площадке все было заточено под человека. Пока злосчастная стандартизация не стерла милые особенности до рядового строя, подобные места встречались и у нас, зато теперь интимность растворилась в общем единообразии и начисто пропало уже забытое чувство привязанности.

Отсюда до канала было рукой подать. На перекрестке тянуло морем, ощущался простор и вся приватность сменилась приключенческим духом южных закусочных.

Замковый остров Слотсхольмен уравновешивал вольность. Он походил на крепость и лежавший перед нами мост находился на месте основного удара шведов во время штурма Копенгагена в 1659 году. Атаку датчане отразили и в честь победы назвали переправу Мостом Штурма (Stormbroen), считая его знаком боевых заслуг.

От старых зданий в городе мало, что осталось. В XVIII веке Копенгаген дважды горел с потерями до половины средневековых построек. Узкие фасады домов говорили о солидном возрасте, некоторые были отмечены датами.

 

Кафе встречались на каждом шагу, а что до экологии, то безусловные аргументы чистоты окружающей среды безбоязненно плавали между лодками и теплоходами.

Часть канала была перекрыта. Шло строительство новой ветки метро и пока я сетовала на леса и трубы, среди праздно шатающейся публики исправно работал полицейский инспектор. Черта с два я бы ее заметила, если бы не ткнул пальцем Григорий. В ясный солнечный день про городские службы я начисто забыла.

Застукали водителя у стен Министерства культуры, но просвещение ему не помогло. Здание относилось к старым постройкам, его возвели под ломбардное управление между двумя пожарищами. Ну как было не вспомнить про черную метку долгов!

Напротив Министерства культуры стоял Музей Бертеля Торвальдсена, ярчайшего представителя позднего классицизма, вернувшегося на старости лет в Данию после сорокалетнего пребывания в Риме. Скульптор прославился на весь мир, его хвалил сам Антонио Канова, так что Копенгаген встретил его с триумфом, назвал культовым художником и поместил в разряд творцов Золотого века Дании. Фрески на стенах изображали приветственную встречу скульптора на родине. Стоило, конечно, посмотреть его работы, но за два дня успеть в музеи было невозможно.

Зато ходить по городу и наблюдать датчан доставляло огромное удовольствие. Девица сидела почти у дверей художественной галереи, носившей имя Ассоциации искусств (Kunstforeningen), и надо думать, имела к ней прямое отношение. Здание галереи было самым старым на улице Гаммел Странд (Gammel Strand), потерявшей практически все дома во время пожара начала XIX века. Построил его в 1750 году Филипп де Ланге, входивший в число самых знаменитых архитекторов Дании.

Строительная площадка уже вплотную приблизилась, набережная сузилась и превратилась в проходную трубу, стены которой были украшены современной живописью. Раньше на улице Гаммел Странд торговали рыбой, теперь, похоже, пропагандировали искусство.

В гулком пространстве трубы не хватало только звуков. И тут глубокий голос запел что-то до боли знакомое. Кажется, это был Верди. Пока я крутила головой, баритон умолк. Один лишь человек мог выводить мелодию. Суетливый и пронырливый парень небольшого роста был спутником, а вот высокий и нескладный с виду итальянец как раз и владел прекрасным голосом. Сутулая спина и красочный мешок из сувенирной лавки никак не обличали в нем заядлого туриста, скорее вызывали мысли об ученой крысе, сбежавшей из консерваторского кампуса. Очень нравился мне этот студент, заполнивший звуком пустое пространство.

Узкий проход выводил на площадь Хёйбро, где на вздыбившемся коне летел в атаку епископ Абсалон, воевавший так истово за христову веру.

Наши певчие спутники шли на Замковый остров, в самое сердце Копенгагена, обжитое еще Абсалоном. Каждому возрасту выпадал свой путь. Студенты неслись пешкодралом, а фешенебельные старушки предпочитали двигаться транспортом.

Здесь наши пути расходились Мы уже добрались до причала. Портовый город Копенгаген можно было почувствовать только с воды. Обойти его пешком мы все равно не могли, велосипед был нам не по силам, поэтому последний вечер мы решили отвести теплоходику, желанному виду транспорта для любителей речных прогулок. Осмотр столиц с воды вошел у нас в традицию. И Хельсинки, и Стокгольм  обретали на расстоянии совсем иной облик. В Копенгагене мы ждали того же эффекта. Теплоход уходил от Кристиансборга, к нему же он и возвращался. Оставалось дождаться очереди и загрузиться на открытую палубу.