Воскресным июльским утром паром VIKING LINE пришвартовался у терминала Stadsgården на острове Сёдермальм в Стокгольме. Рейс шел из Хельсинки, где начинался наш шальной маршрут по Северной Европе. Наименование Stadsgården можно было перевести, как «Городские верфи». В конце XVII века на побережье строили суда, однако пристань существовала столетием раньше. С палубы парома был виден, желтый дом, стоявший в глубине бухты. Здание принадлежало начальнику верфи, было построено в 1748 и сохранилось единственным до наших дней.

Вплоть до начала прошлого века склон горы выходил прямо к морю. Вдоль него был устроен причал и шла ветка железной дороги от пристани до центра города. На снимке 1880 года видна верфь и крутой спуск самого высокого в Стокгольме холма.

Рельсы проложили спустя пятнадцать лет. Склон взорвали в 1907, когда прокладывали прибрежную трассу. Вдоль 20-метровой отвесной стены пустили железную дорогу, разместив в туннеле подземный участок. Оставалось только удивляться строгости конструкции и фантазии инженерной мысли.

Рассматривая сверху городской пейзаж, мы конечно задержались с выходом и застали на стоянке единственный и последний автобус. Водитель предупредил, что вокзал, куда мы хотели попасть, станет конечной точкой маршрута после выгрузки транзитных пассажиров парома на экскурсию в «Скансен». Доехать прямо до места, а не таскаться с багажом по метро, казалось очень разумным, да и выбирать было не из чего. К тому же, сама поездка получалась своего рода экскурсией.

Автобус шел по набережной в сторону шлюза. Смешно сказать, но каменная стена стала одним из самых сильных стокгольмских впечатлений. В ней была такая мощь, такой первозданный дух, что даже отесанная людьми она стояла непреодолимой силой и разделяла человеческую жизнь на два разных мира, какие еще предстояло понять. Вверху был покой, внизу суета и махина эта не позволяла им смешаться.

Стена завершилась комплексом зданий, построенных в 1910 году по заказу KF, Кооперативного союза Швеции, для нужд офисного размещения и жилого фонда. Внешний вид домов несколько раз менялся. Их достраивали, украшали и нынешний облик зеркальных полотен появился в последнее время, хотя здания стояли здесь целое столетие. Кооперативное движение возникло в Швеции во второй половине XIX века. Особую силу оно получило, когда в конце столетия по призыву профсоюзов мелкие группы объединились в ассоциацию. В основе сообщества лежал принцип совместных действий и взаимопомощи на условиях свободы членства, равнозначности участников и независимости от политических партий, вероисповедания и национальности. Это была ассоциация не капитала, а людей, ставивших задачу уменьшить в бизнесе власть собственника и желание последнего достичь прибыль любой ценой. Начинал союз с потребительских кредитов, а закончил участием в торговле, производстве, в банковской, издательской, туристической и просветительской деятельности. Как знать, может быть KF, эта третья сила между частной и государственной собственностью, и привела к тому, что из аграрного состояния Швеция перешла в разряд промышленно развитых, процветающих стран, уникальный капитализм которой обладал социалистическим лицом и вызывал зависть у наших граждан доперестроечного периода.

Автобус, между тем, дошел до моста, выводившего на Гамла стан. Остров Стадсхольмен, встречавший мореходов парадом домов, был застроен в эпоху шведского могущества. Приход в короли Густава Васы послужил толчком к возвеличиванию страны. Он вывел Швецию из-под Дании, объединил население под своей властью, отменил привилегии ганзейских немцев, имевших право исключительной и беспошлинной торговли в крупных городах, наконец, провел реформацию, отняв в пользу короны церковные поместья, составлявшие пятую часть от общих угодий, и разрешив пропаганду протестантских идей. Король Густав Васа, любимый и чтимый до наших дней, умер в 1560 году. Его сыновья завершили реформацию и присоединили к Швеции Эстляндияю. Внук Васы Густа́в II Адольф правил страной с 1611 по 1632. Он получил в наследство от отца Карла IX вражду с аристократией и три войны: с Данией, Польшей и Россией. Аристократов он быстро купил привилегиями, войну с Данией завершил в 1613, разделив рынки сбыта и обменявшись участками территорий. Россия, согласно Столбовскому миру 1617 года, отдала ему Ижорские земли, Карелию и 980 килограммов серебра в виде денежных компенсаций. И с Польшей у него все сошлось. Он получил временное перемирие, земли Ливонии и Ригу. За сто лет из глухих задворок Швеция вышла в разряд мировых держав. Балтика ей больше не грозила. В 1625 Густа́в II Адольф распорядился снести крепостную стену Стокгольма и устроить порт на побережье Стадсхольмена для развития торговли и судоходства. Первый участок набережной был продан в 1630 местному купцу под строительства дома и причала, последний надел берега спустя сорок лет занял казначей – рыцарь и почетный житель города.

Согласно планам разметки, дома должны были стоять стена к стене, иметь узкий фасад, а широкой стороной входить вглубь застройки. Лицом их следовало обращать к морю, чтобы встречать гостей парадным строем.

Селились на берегу люди знатные. Нижние этажи использовались для складов и приемных помещений, верхние для жилья и парадных зал. Принадлежал угловой дом тому самому рыцарю-казначею. Строил его главный архитектор города Никодим Тессин старший, создавший вместе с сыном стиль скандинавского барокко. Здание многократно переделывали, поэтому то, что сохранилось, было попыткой воссоздать в 1970 году прежний его вид по мотивам работ известного мастера. Зато следующий дом удивлял наклонной стеной, причин дефекта которой никто не знал. Построили его в 1648 для местного пекаря, которому вряд ли была по душе модная нынче кривизна. Дом, видимо, просто рушился и его подлатали, как смогли. Набережная, по которой шел автобус, называлась Skeppsbron, в переводе это означало Корабельный мост, а в старые времена понималось и как причал. Грузовые суда в конце XIX века стали швартоваться в порту Stadsgården, где стоял наш паром, а пассажирские вплоть до 1976 прибывали сюда, на причал в Гамла Стане. Из окна был виден паром, залив и смешная статуя на набережной, где морской лев и русалка сидели в обнимку.

Наша поездка на вокзал совсем не походила на экскурсию по Хельсинки. Здесь на каждом углу отзывалась история. Пока я размышляла, что в середине XVII века Швеция была непобедима и страны Балтики ее боялись, памятник Густаву III напомнил, что войны требуют денег и нищая аграрная Швеция не могла справиться с содержанием армии на огромных завоеванных территориях. Налогов и податей не хватало, даже редукция – изъятие подаренных или купленных дворянских земель в пользу казны, на которую решились Карл X и Карл XI, помогала не сильно. Солдат нужно было кормить и одевать, а кроме экспорта железа и меди промышленности другой за Швецией не водилось, даже материю завозили из-за рубежа. Ревизии и редукции вызывали недовольство состоятельных сословий, а простой люд просто мер на войне от голода и от чумы. Ко времени правления Густава III Швеция уже лишилась германских, прибалтийских, ижорских и частично финских земель.

Мне редко когда приходило на ум, что многие монархи Европы состояли друг с другом в родстве. Так вот, двоюродный брат императрицы Екатерины II король Швеции Густав III правил страной с 1771 по 1792 годы. Современники называли его правление «веком просвещения», что было особенно забавно, если вспомнить, что Екатерину Великую отмечали теми же характеристиками. Это не помешало ему пойти войной на Россию, хотя кого волнуют подобные мелочи. Густав был хорошо образован, имел склонность к изящным искусствам, говорят, оставил заметный след в шведской литературе. Во всяком случае, художественные пристрастия короля мы видели в Суоменлинне, где по его проекту был выполнен надгробный памятник создателю крепости Августину Эренсверду. За годы правления он основал Шведскую Академию, написал уставы и поддерживал материально Академию Музыки и Академию Искусств. Недаром его памятник поставили по другую сторону пролива, напротив Национального музея Швеции. После смерти Густава туда передали королевскую коллекцию картин, а 14 500 книг из своего собрания он пожертвовал Национальной библиотеке за неделю до кончины. Создание Королевской оперы было тоже делом его рук. Старый оперный театр был небольшим, поэтому в 1892 его заменили новым зданием, к которому мы как раз и приближались.

Автобус выехал на мост, выводивший в Норрмальм – деловой район Стокгольма.

Следующим примечательным местом нашего транзитного маршрута был Королевский драматический театр, основанный тем же Густавом III в 1788 году. Его отец Адольф Фредерик держал при дворе французскую группу, однако Густав хотел слышать на сцене родную речь. Так и родился театр, как самостоятельное предприятие под эгидой короля. Пересказывать классику на шведском получалось у них скверно, понадобились литераторы для переводов, да и король время от времени писал для них драмы. Он большей частью и оплачивал их расходы. В следующем столетии такого ревнительного патрона у них не осталось и Риксдаг стал оказывать им поддержку, хотя много денег и не давал. Современное здание строили на средства от лотереи, принесший вдвое больше, чем рассчитывали первоначально. Возвели его в стиле модерн по проекту архитектора Фредрика Лилльеквиста в 1908 году. Украшением театра занимались два крупнейших шведских художника – скульптор Карл Миллес и живописец Карл Улоф Ларссон. В театре служил Ингмар Бергман, учились Грета Гарбо и Макс фон Сюдов. 

Деловой Норрмальм мы миновали как-то сбоку. Собственно сам Королевский театр стоял в Эстермальме, самом фешенебельном районе Стокгольма. Пока я искала скульптуры Миллеса, шофер, отвечая на чей-то вопрос, сказал, что тут живут одни богатеи. В словах послышался отзвук неприязни и холодка, каким у нас говорят про Рублевку. Видимо шведы и вправду считали неприличным кичиться своим богатством. Ну как же так, нельзя же всех чохом. В этом районе с детства жил Ингмар Бергман – его отец служил в кирхе священником. В средние века местные угодья были отведены под королевские стада, много позже тут устроили военный плац, но название округа сохранялось прежнее – Ladugård, что означало Коровник. В середине XIX века на месте бедного и грязного района стали строить дорогие дома, проложили бульвары на манер Елисейских полей и для приличия дали ему новое название Östermalm, что значило Восточное предместье. Правда в народе его поначалу звали «кварталом для арендаторов». Дома королевской казны пристроили, как могли, разместив там музеи, а позже посольства. А вот шикарный Strandvagen – широкий проспект со знаменитыми неоренессансными домами и деревьями по центру, входил от начала в масштабный проект. Начинался Страндвэген от основания бухты, где сейчас толпился народ у билетных касс, а в те давние времена лежало болото, от которого несло смрадом, под ногами хлюпала грязь и на месте нынешнего самого дорогого стокгольмского жилья стояла полная разруха.

Довольно забавно было смотреть, как по элитному району среди дворцов ходили прохожие, мало похожие на верхушку общества.

Транзитный автобус шел по престижному проспекту и вез туристов, жаждущих попасть на экскурсию в Скансен, второй возникший в мире музей под открытым небом. В нем, созданном в 1891 году, не только показывали дома и постройки, собранные со всей Швеции, но и радовали местной фауной, выставленной в небольшом  зверинце. К острову вел мост с чугунными решётками и скульптурами древнескандинавских богов. Возвели его по случаю художественно-промышленной выставки 1897 года. Рядом с мостом высился Северный музей, построенный по проекту Исаака Клейсона в стиле голландского ренессанса. К моменту выставки здание было готово лишь наполовину, его завершили в 1907. На фотографии позапрошлого века музей явно проигрывал махине с минаретами, снесенной по окончании выставки. Создателем этнографического комплекса был  Артур Хацелиус, доктор философии, учитель и фольклорист, стремившийся хотя бы в музее сохранить приметы шведской народной культуры, стремительно исчезавшей под напором индустриализации.

 

Туристы выгрузились и автобус тронулся к вокзалу. На посещение Скансена у нас был отведен вечер. Летними воскресеньями на острове проходили концерты. Мы хотели совместить краеведческую прогулку с джазовым концертом, объявленным в интернете. Все удовольствия оплачивала Stoсkholm card, за которой мы теперь и спешили.

Я где-то слышала, что у Стокгольма женское лицо. Пожалуй в районах старой застройки с этим можно было и согласиться. Плавность форм и текучесть линий таили в себе компромисс, а вместе с ним и гармонию. Город плыл по воде, отражая женскую сущность проводов, ожиданий и встреч. Сентиментальный смысл был ясен. Встречи всегда сулили радость, а там, где томило прощание, всегда приходило прощение.

Улица, по которой мы ехали, таких чувств не вызывала. Кругом стоял новострой, довольно симпатичный, но вполне ординарный, безликий, функциональный, одним словом, никакой. Судя по монументу в глубине проспекта, мы находились в Сити, самом центре Норрмальма, одном из первых и старинных районов Стокгольма.

Перед нами лежала площадь Сергельсторь (Sergelstorg) с внушительной доминантой лосередине. Стеклянная эта конструкция носила имя «Кристальный вертикальный акцент» и даже имела кликуху – в быту ее звали Указкой. Среди современных, порой новомодных, а чаще просто стандартных построек, возвышалась традиционная кирха и надо сказать, что Указка поразительным образом уравновешивала ее присутствие возле площади, иначе церковь, и так абсолютно чужеродная, выглядела бы совсем странно.

Современный торговый центр был построен в 1940-1970 годах на месте снесенных кварталов и домов. Старинное очарование пропало, его заменил стандартный облик большого города. Появилась удобная инфраструктура и комфортные условия жизни. Старшее поколение уйдет и некому будет вспомнить, что раньше здесь можно было заблудиться в сказочном городе, а теперь не осталось и камня на камне.

 

В Норрмальме туристу делать было нечего, разве только посмотреть пару старых не снесенных зданий, поэтому небольшой светлый дом, стоявший сбоку, мы приняли за один из раритетов. Это было первой ошибкой. Высокий мост пересекал улицу Vasagatan, на которой располагалось туристическое агентство, где следовало взять Stoсkholm card, а старое здание было Центральным железнодорожным вокзалом, служившим нам ориентиром. Второй ошибкой было доверие к водителю. Мы полагали, что он понял нашу задачу, но это было не так. Он нас не слушал, а просто ехал заданным маршрутом.

Наше незнание стоило часа временных потерь, зато позволило взглянуть на офисные красоты Норрмальма из окон автобуса.

У каких-то строений явно вокзального типа промелькнула стоянка автомобилей, в просвет между зданиями показалась ратуша – мы точно были где-то в центре.

 

Наконец, автобус остановился у задней стены длинного корпуса. Пора было выходить. Стена здания казалась совсем глухой, если бы не пара дверей отнюдь не парадного вида. Гигантский транспортный узел принял нас с задворок автобусного вокзала и мы двинулись внутрь. В этом огромном комплексе было собрано все, что относилось к средствам передвижения. Железнодорожный, автобусный, авиа и морской транспорт имели здесь свои отделения, кассы и справочные службы всех мастей. Подземные переходы соединяли корпуса вокзалов и выводили в метро. Магазинов, киосков, буфетов и кафе вообще было не счесть. Суматоха больших вокзалов всегда вызывает оторопь, а когда их трижды воедино, наступает полный каюк. Пока мы разбирались, куда идти, где купить шведскую симку и как ее настроить, прошло много времени. Вокзал, как вавилонская башня, начисто лишил нас сил. На улице Vasagatan шел ремонт. Знаменитый шведский инженер Нильс Эриксон стоял у Центрального вокзала и был одет в каску.

Везло нам на уличные забавы. Накануне в Хельсинки Хавис Аманду наряжали для веселья, а здесь барона Нильса Эриксона, строителя водных и железнодорожных путей страны, прикрыли, видимо, для защиты от окружающей среды. Вокзал появился в 1871, памятник в 1893. Человек он был достойный и заслуживал уважения.

Мы стояли на переходе и разговаривали по-русски. Из соседнего такси выскочил водитель, радостно замахал руками и стал спрашивать, как помочь. Он оказался нашим соотечественником, дорогу в агентство тут же показал и уехал. Мы пошли, но по пути нас смутили указатели на стенах домов. Стрелки явно направляли в другую сторону. Местные на вопрос, правильно ли мы толкуем уличные знаки, ответить не смогли. Я доверяла стандартизации больше, чем таксисту, и, приняв волевое решение, мы повернули назад. Туристическое агентство нас сильно расстроило. У финнов получение карточек не вызвало задержек, а здесь секундное дело обернулось часовым ожиданием. Сначала была очередь на номерок, потом хвост к менеджеру. Обслуживание проходило крайне обстоятельно, в точности, как при регистрации собственности в наших конторах. Персонал не торопился, очередь росла, нам оставалось только жалеть, что дома побоялись родной почты и не доверились рассылке, отложив процедуру до Стокгольма. Нас ждал хозяин квартиры, а мы никак не могли разобраться с техническими накладками. Наконец, тягомотина закончилась, местный сотрудник показал, где искать остановку нужного нам автобуса, и мы направились к набережной.

На площади за углом улицы было просторно, безлюдно, но наш транспорт на табличке не значился. Пожилая шведка, подошедшая на остановку, не знала ни места назначения, ни маршрута автобуса. Ситуация выходила дурацкая. Звонить хозяину не имело смысла. Как объяснить, что попали неизвестно куда, а прочесть название улицы правильно не можем. Оставалось идти обратно к вокзалу и снова искать помощника, хотя до сих пор все советы были неверными.

Пока мы сидели в скверике и размышляли, как найти дорогу, прибежала шведка и радостно сообщила, что вспомнила, где находится нужный нам остров. Дальше все шло под ее руководством. Совместная поездка в нужном автобусе, разговоры о Стокгольме, жалобы на плохую память в жаркую погоду и настоятельная просьба водителю указать место нашей пересадки. Второй автобус довез нас до места, хозяин встретил на остановке и привел к дому, стоявшему на берегу озера, над которым величественно простирался панорамный Западный мост Västerbron .

Опоздали мы с заселением без малого на три часа. Молодой человек принял наши извинения, настроил интернет и удалился. С каким наслаждением мы бродили по квартире, побросав вещи! В чужих местах озноб потеряшки уходит медленно, но под чай и беседу он утекал гораздо быстрее. На счастье, под боком был компьютер. Дорогу до Скансена подсказал Google и, отдохнув, мы отправились в город. Автобус довез нас до площади Стуреплан (Stureplan), к трамваю следовало идти пешком.

Площадь казалась вполне домашней, разве только фонари вызывали какое-то подозрение, а между тем, сами того не ведая, мы находились в литературном наследии. Площадь описал Стриндберг в «Красной комнате» и по его времени она считалась довольно снобской. Говорят, на ней много роскошных бутиков и модных ресторанов, так что прежняя репутация могла сохраниться и до наших дней.

Мы шли по Биргер-Ярлсгатан (Birger Jarlsgatan), одной из самых длинных улиц центрального Стокгольма, проходившей границей между элитным округом Эстермальм и деловым Норрмальмом. Место было вполне фешенебельным, однако это никак не мешало бомжатнику лежать на самом заметном месте, причем наглый его вид утверждал полное и неукоснительное право на подобное размещение. Финляндия, как и Швеция, пускала к себе разного рода мигрантов, но такого нахальства в Хельсинки я не заметила, хотя народа пришлого там было достаточно много.

Похоже не только нас изумил этот уличный дом. Местный народ его замечал и удивлялся не меньше нас.

Особенно смешно было наблюдать это ложе рядом с известной художественной галереей, расположенной на углу Грев-Турегатан (Grev Turegatan). Девизом компании было Искусство торговли. Они выставлялись на аукционах, имели свой торговый знак, наверное и почитателей они принимали, лишь павших ниц.

Когда мы приехали в Скансен, входные ворота оказались заперты. По расписанию музей работал до семи вечера, но впускать посетителей прекращали в четыре. Этого мы не знали и пролетели со всей вечерней программой. Из всех мест, куда хотелось попасть, работал допоздна только музей фотографии. Расположен он был в бывшей таможне на Stadsgården, недалеко от паромного терминала. Рядом по стене шла наверх лестница. Тянула она подняться ввысь, да смелости не хватило.

В музее проходила ретроспективная выставка одного из самых влиятельных фотографов нашего времени Хельмута Ньютона. Большой художник, провокатор и хулиган работал в крупнейших журналах мира и посмотреть, что есть что, было весьма интересно. В открытом кафе царило веселье, молодежь плясала латинские танцы. Фотографировать было неудобно, хотя и стоило. Я почти уговорила себя снять тусовку на выходе из музея, но к тому времени народ уже рассосался.

Кто придумал этот вызов обществу, было неизвестно, но выглядел он очень эффектно.

Береговая линия Седермальма по-прежнему меня занимала. Здесь находился самый высокий холм в Стокгольме. На его вершине, заметной с любой точки города, в средние века стояла виселица и располагалось это сооружение где-то прямо над нами. Рядом с местом казни жил палач, лицо презираемое всеми слоями общества. На позорную должность соглашались осужденные на смерть, но оттягивали они казнь ненадолго. Держались ребята пару месяцев, потом где-то штрафились и шли предписанной дорогой. Однако нашелся среди них и доброволец. Мужичок из провинции приехал в Стокгольм на заработки и прослужил 15 лет палачом. Закончил он, как и все, на виселице. Со временем старик распоясался, повздорил с кем-то в кабаке, убил собутыльника, за что и был казнен. Память жителей была настолько сильна, что именем Мастера Майкла даже назвали одну из лежавших на горе улиц.

А вот странная этажерка в конце стены была ни чем иным, как лифтом на вершину скалы. Первый подъемный агрегат запустили в 1883. Назвали его Katarinahissen по имени кирхи Катарины (Katarina kyrka), стоявшей рядом. Со временем лифт износился и в 1936 году сооружение заменили новым. На этот раз его сделали частью профсоюзного KF-дома, построенного в то же время. В кабине наверху был открыт ресторан. Нынче вся конструкция из-за ветхости опять не работала, ее собирались восстановить при реконструкции шлюза и транспортной развязки к 2017 году.

Наступил вечер, пора было возвращаться домой. Прогулка до моста не заняла много времени. Станция метро Slussen оказалась довольно невзрачной. Далеко не все стокгольмские станции поражают воображение, хотя посмотреть метро точно стоит. Потом был автобус, остановка на мосту и вот он остров Lilla Essingen, о котором не могла вспомнить доброжелательная шведка. Утром, когда мы сидели на лавке и ждали хозяина квартиры, парень появился внезапно, будто из-под земли. Да так оно и было. С моста вела лестница на набережную. По ней мы и спускались.

Автобус шел из Мариеберга, южной части округа Кунгсхольмен, по небольшому тихому мосту, в то время как для крупного транспорта чуть дальше был проложен второй. Еще по утру наша шведка энергично тыкала пальцем в какое-то здание Мариеберга и твердила, что перед нами Российское посольстве, хотя спальный район на другом берегу никак не предполагал наличия международных учреждений.

Вдалеке на мосту все шумело и гремело, а в наших пенатах царило патриархальное спокойствие. Трудно было поверить, что недавно остров занимали промышленные предприятия. Фабрика Primus производила примусы, а Lux, ставшая позже Eleсtroluxом, бытовую технику. Улицы Примусгатан и Люксгатан хранили о них память. Нынче здесь строили жилье с видом на воду. И по кусачим были они, говорят, ценам.

По краю озера шли дороги в два уровня. Верхняя выводила к домам и годилась для транспорта. Нижняя бежала вдоль воды в виде огороженной тропинки. Внизу неслись волны по озеру, немятая трава густо росла на газоне и даже машины не казались помехой на этих зеленых угодьях.

Мы завернули за угол и снова попали в город, точнее сказать, в образ города. Вокруг лежали улицы, стояли дома и машины, но ни одной живой души не попадалось на пути. Устали и мы. Нас ждал душ, ужин и сон. Завтра впереди был целый день.