Дорога с острова вела через мост на материк к причалу парома. Стокгольмский архипелаг тянулся от Балтийского моря до озера Меларен и город, построенный на островах, просто купался в воде. Четырнадцать островов Стокгольма не вызывали удивления. В одном Петербурге, не считая Кронштадтского архипелага, их насчитывалось более тридцати. Но кому, как не нам, питерцам, было известно, что город с воды имел совсем другое лицо. Поездка по каналам становилась делом не только желанным, но и полезным, так как облик Стокгольма создавал центр города, на отдалении он виделся отчетливей, а тонкости бытия за два дня углядеть было попросту невозможно. Паром отходил от Гранд-отеля, заворачивал у Шеппсхольмена, делал крюк возле полуострова Бласиехольмен, шел вдоль набережной Страндвеген, огибал Юргорден и по заливу Сальтшён возвращался назад.

Судно отчалило по расписанию и маршрут начался с вида на Королевскую оперу.

Вся акватория Стокгольма была разделена на участки, имевшие свои названия. Проток Стрёммен, на краю которого находился причал, тянулся длинным языком между двумя островами и где-то сразу за Шеппсхольменом сливался с заливом Сальтшён. Сбоку от Стрёммена лежала другая водная артерия под названием Ladugårdslandsviken, что с известной натяжкой переводилось, как Угодья заброшенных земель. Если вспомнить, что залив омывал берега Эстермальма, то некоторую связь при желании можно было отыскать. Паром добрался до улицы Slottsbacken, выходившей на середину протока, раскланялся с Густавом III и свернул вбок от Гамла стана и Королевского дворца.

Парадный берег Стадсхольмена приветственно махнул рукой, похвастался белоснежным флотом и проводил нас в воды сельскохозяйственных потерь.

На вираже открылся дальний берег Сёдермальма и весь вчерашний путь вдоль гранитной стены от морского терминала до шлюза предстал перед глазами. Правда теперь, кроме фотомузея и стеклянного фасада  KF-здания просматривалась церковь Катарины и верхняя застройка, прежде скрытая отвесной скалой.

Паром шел мимо Шеппсхольмена со стороны суши и отсюда хорошо было видно бывшее адмиралтейство и здание королевской гвардии. Голландский Ренессанс стоял на острове с 1650. Его построили по указу королевы Кристины, желавшей видеть из окон дворца помпезный облик своего морского хозяйства. Остров был отдан военному ведомству в 1634, когда там заложили судостроительные верфи и разместили морской персонал. Тогда же построили мост и учредили около него охрану из гвардейцев, пропускавших посетителей через специальную галерею. Спустя тридцать лет флот перебрался в Южную Швецию, вместе с ним переехало и адмиралтейство, а здание стали использовать для других нужд. За долгие годы в нем размещали больницу, хранили архивы военно-морского флота, устраивали конюшни, в 1794 году переделали под казармы. Здание единожды горело, многократно перестраивалось, но только к середине XIX века его восстановили практически в исходном виде, добавив лишь угловые башни. Сейчас в нём находилась Шведская Ассоциация Туризма. Желтое здание королевской гвардии поставили в 1777 на месте прежней деревянной постройки. Рядом на волнах качался знаменитый трехмачтовый парусник Аф Чепмен (Af Chapman). Его построили в Англии в 1888 для грузовых перевозок. Позже он служил военно-морскому флоту Швеции, в качестве учебного судна, в 1949 попал в туристический бизнес и стал самым популярным в городе хостелом.

За мостом открылся простор залива, резонно укоряя меня за сельскохозяйственную брань. Здесь царил морской дух. Вдоль берегов швартовались суда, всюду стояли бакены, в отдалении виднелся Северный музей и фешенебельная набережная Страндвэген – лицо и гордость элитного Эстермальма.

Паром обогнул полуостров и углубился в бухту Нюбровикен (Nybroviken) забрать пассажиров с промежуточной остановки. История изысканной Страндвэген начиналась с убогого района трущоб, где дороги шли по натоптанным тропинкам, рядом лежало вонючее болото, куда скидывали отходы местной скотобойни и рыбного рынка, вокруг стояли нищие лачуги, а ближе к воде теснились амбары и сараи. Лишь к середине XIX века возник вопрос о благоустройстве берега. Претензионный проект, предполагавший сделать на этом месте престижную набережную с бульваром и гаванью, вызвал ожесточенные споры со стороны скептиков, но в дискуссию вмешался король Оскар II и по монаршей воле в 1862 начали строить дороги и трассы для трамваев. В 1870 стали выкупать земельные участки для возведения домов, через семь лет посадили вдоль них деревья. Созданный бульвар в 1885 из Береговой дороги переименовали в Страндвэген. Жителям было, чем гордиться, ко времени стокгольмской выставки 1897 года на месте позорных предместий появился величественный район города. Если верить шведской Википедии, то даже на 1894 и 1897 годы разница в состоянии набережной была настолько значительна, что просто в голове не укладывалась.

Перво наперво застроили берег возле Юргордена, где проходила выставка. Потом взялись за восточную часть побережья. К числу последних возведенных зданий относились мажорные близнецы и монументальный ансамбль, носивший в народе имя Блок хижин. Состоял желтый дворец из трех корпусов, принадлежавших разным владельцам. Построили его в 1904, в качестве доходного дома, но довольно быстро помещения стали сдавать не под жилье, а под офисы и магазины.

Не нужно быть мудрецом чтобы понять, дома возводили денежные магнаты для финансовой выгоды, потому архитекторов выбирали из лучших в Швеции. Близнецы оказались, во-первых, одним зданием, а во-вторых, строились они в 1907-1911 годах, как доходный дом, однако признались самыми красивыми среди зданий на набережной. Начиная с 1966 года здесь разместился отель «Diplomat».

В проулке была видна церковь Хедвиги Элеоноры, приходившейся женой Карлу X. Заложили кирху по проекту Жана де ла Валле при жизни королевы, но по причинам скудости казны достроили и освятили лишь спустя семьдесят лет в 1737 году. В этом храме служил викарием Эрик Бергман, отец великого режиссера.

Паром добрался до оконечности бухты и двинулся обратно. Длинный фасад «Блока хижин» одной стороной упирался в свечу «Дипломата», а другой соседствовал с Королевским драматическим театром. До сих пор наша водная прогулка повторяла вчерашний путь транзитного автобуса, однако это не мешало – обозреть размах набережной из окон транспорта было просто невозможно. Удивляло другое. Стокгольм был городом маленьким, по населению он равнялся Саратову, но занимал вдвое меньше места, тем не менее, величие столицы ошеломляло, хотя и было сконцентрировано на протяжении незначительного маршрута.

Паром выходил из бухты Нюбровикен по направлению к Юргордену. Сзади осталась рэдиссоновская гостиница, имевшая прозвище Малая Бастилия. Построили махину к Олимпийским играм 1912 года и назвали Hotel Strand (Отель на берегу). Принадлежала гостиница шведскому Ордену масонов, но по слухам пару лет назад ее выставили на продажу. Про вольных каменщиков я знала не слишком много, хотя касательно шведского устава было известно, что его заточили под христианство еще в XVIII веке и привлекли королевскую семью к руководству орденом, избрав Карла III на степень Великого мастера. Все это не вполне соответствовало моим представлениям о генеральной концепции масонства, так что отказ нынешнего монарха Карла XVI Густава от высокой степени не показался мне удивительным. Христианин и масон не нарушил принципов толерантности, о которых так пеклись шведы. Не давал мне покоя утренний поход к королям. Паром уже шел вдоль Страндвэген, а меня все тянуло на умности. Вдали виднелись небоскребы, мимо которых мы проезжали накануне. Да уж, здесь все было рядом.

Красное здание, больше похожее на дворец, построили в 1888 одним из первых на набережной. Владельцем дома был Фридрих Бюнсов, крупнейший финансовый магнат и лесопромышленник. Он настолько чем-то прославился, что его имя носил полуостров на Шпицбергене. Громадный дом состоял из пяти квартир по штуке на этаж. К ним вели отдельные лестницы, стояли первые в городе лифты и диковинка тех лет – туалеты. Одну из квартир занимал сам Фридрих Бюнсов. Такой вот народ и осваивал новый район Стокгольма.

А мы, тем временем, приближались к Юргордену.

У знаменитого моста Юргордсбрун (Djurgårdsbron) жители брали напрокат ролики, велосипед, лодку или каяк.

Юргордсбрун открыли в 1897 к Стокгольмской выставке. Кружевные пролеты моста были украшены фигурами языческих божеств. Могучий Тор, бог грома и молнии, держал на плече молот, свое подручное средство скандинавских чудес. Нахальная чайка была ему под стать. Она угнездилась на голове богатыря и вводила в заблуждение бедных туристов. Определить за раз, кто из них кто, было не просто. Поэтичный Северный музей добавлял ландшафту изящества, создавая вопреки скептицизму образ грядущей сказки. Музей был детищем Артура Хацелиуса, местного учителя и этнографа по пристрастию. Он собирал предметы бытовой культуры разных провинций, даже выставлял их в Париже, получил известность, приобрел волонтеров, помогавших пополнять коллекцию народной атрибутики, и в конечном итоге создал фонд, получивший название Северный музей. Здание начали строить в 1888, северную часть возвели к выставке при жизни Хацелиуса, а в полном объеме завершили уже после его смерти в 1907. Энтузиаст с энергией и настырностью может все-таки творить чудеса! Хацелиус был сыном офицера, имел достаток, но безумными деньгами не владел. Тем не менее, он умудрился прикупить на Юргордене небольшое имение «Скансен», перевез туда домик из Муры и открыл в 1891 культурно-исторический музей под открытым небом. Название (по-шведски skans означало укрепление) возникло от расположенного рядом небольшого редута, где принцы королевских кровей обучались военному искусству. За десять лет этнограф Хацелиус собрал полторы сотни деревянных зданий со всей Швеции, привез целыми улицами и отсортировал по провинциям. Вначале это было частное предприятие. Лишь в 1963 государство взяло на себя субсидирование заповедника, ставшего самым посещаемым в Швеции и старейшим в мире музеем под открытым небом. Каждый год 6 июня в День шведского флага сюда прибывала королевская семья и король поднимал штандарт. Здесь праздновали День летнего солнцестояния и проводили рождественские ярмарки. Обидно было не попасть туда, где отмечали все праздники страны от языческих до христианских. Даже входные Голубые ворота, стоявшие призывно открытыми, намекали на это весьма язвительно .

Паром шел по бухте Юргордсбрунсвикен (Djurgårdsbrunnsviken), больше смахивающей на канал. На одном берегу простирался Скансен, на другом приютился дипломатический городок Дипломатстаден (Diplomatstaden). В начале прошлого века виллы строили местные богачи, надеясь иметь дачи на границе большого парка. Со временем большинство зданий перешло в собственность иностранных государств, где разместились посольства. В дипломатическом сообществе были и исключения. Красная вилла с мансардными окнами принадлежала Шведской коллегии адвокатов. Там находилась их штаб-квартира и юридическая библиотека, открытая для студентов и выпускников профильных факультетов. Другим огрехом дипломатического уединения служил Королевский Моторный клуб, на причале которого теснились яхты и катера. Здесь обучали лихой молодняк от 12 лет ходить на яхтах и водить моторный транспорт.

Белое здание было построено в 1913 и занимал его посол Великобритании, следом за ним шло южнокорейский посольство. Все эти дворцы наводили тоску, разве что англичане выделялись не только цветом, но и формой. Строил здание шотландец и его творение нравилось мне больше других 

На другую сторону даже смотреть было грустно. Наверху стояла изба Бабы-Яги на куриных ногах, а мы проплывали мимо. Такие дома ставили шведы в низменной местности. Вот, где стоило походить, а не пялиться впустую!

Юргорден был местом особым.  В XVI веке на остров завезли оленей и лосей и устроили охотничье хозяйство. Земля принадлежала королевской семье и название у нее было домашнее – Звериные угодья. Первой нарушила статус королева Кристина. Она выделила кусочек суши под больницу и полтора десятка домов для моряков и лодочников. Спустя столетие в 1735 на Юргордене была основана судоверфь и на острове поселились работники верфи и смоляной мануфактуры. Открыл публике заповедный заказник Густав III, он надумал устроить здесь парк развлечений и разрешил иностранным дипломатам построить ряд вилл. Позднее земли стали продавать и обычным людям. В конце XIX века основали Скансен и Грёна-Лунд, а в 1995 включили в состав Экопарка (Ekoparken) – Национального городского парка, занимавшего порядка 30 квадратных километров.

Заслуга создания уникального, единственного в мире городского заповедника, где одновременно охранялась природа и культурные памятники, принадлежала нынешнему королю Карлу XVI Густаву и орнитологу Хенрику Вальденстрему. Их проект утвердил шведский парламент и громадный парк с богатым растительным и животным миром появился в центре Стокгольма. Самое время пришло вспомнить, что мысль покрыть весь город садами принадлежала Густаву III, тем паче, что первое здание на берегу Юргордена занимал когда-то камергер его величества. И Густав был мне мил, и вилла нравилась больше, чем скучные дипломатические коробки пятью минутами раньше, хотя теперешний внешний вид ей придал в 1873 новый хозяин – морской офицер, «делец и банкир, владелец заводов, газет, пароходов» Андре Оскар Валленберг.

Владельцем следующего дома был хозяин попроще.

Бухта-канал по пути все сужалась. Через нее был перекинут стальной мост Югордсбрунн (Djurgårdsbron). Он заменил в 1884 прежний деревянный и оставался единственным разводным мостом, сохранившимся в Стокгольме.

Наш паром догнал мореплавательниц и прижал их к берегу. Ширина канала была настолько мала, что байдарка, судно и утки в нем за раз разместиться не могли.

Впереди висел пешеходный мост Lilla Sjötullsbron. Маленький таможенный мост, так это значилось в переводе, построили в 1965. Он вел к зданию таможни, где проводили контроль за прохождением судов по каналу. Интересно, как они ловили нарушителей? Неужели проверяли все катера и лодки.

Ну все, очарование затишья закончилось, мы вышли на большую воду. Впереди шумел залив Сальтшён и высился терминал-приемник норвежской нефти.

Со стороны Юргордена начинался берег, куда Густав III пустил первых поселенцев. Впрочем, белый дворец относился к числу поздних построек. В глубине рощи стояла Тильская галерея (Thielska Galleriet), названная по имени своего создателя банкира Эрнеста Тиля. Молодой финансист начал собирать коллекцию картин, попав в среду знаменитого шведского книгоиздателя Карла Отто Бонниера, и довольно быстро фешенебельная квартира на Страндвэген оказалась тесна для его собрания. Решением проблемы стало строительство виллы, за которую взялся Фердинанд Боберг – самый известный на тот момент архитектор Швеции. В 1907 дворец был готов и банкир разместил своего Мунка, Цорна и прочие сокровища в картинной галерее  Беда пришла в Первую мировую. Эрнест Тиль разорился, потерял состояние.и продал виллу вместе с коллекцией государству. В 1926 в галерею пустили зрителей и с тех пор в здании открылся музей .

В неспокойных водах нас ждала встреча. Изысканно-изящная ладья у королевского дворца казалась украшением, в известном смысле, брендом города. Все же не зря я заподозрила в ней подлинность, с волной она справлялась прекрасно.

На берегу Юргордена один за другим появлялись новые особняки.

Поместье, а иначе сказать было нельзя, называлось Ekudden и состояло из трех зданий. Его построили в 1874, в качестве летней резиденции для крупного промышленника. Позже имение меняло хозяев, но теперь им владел арт-дилер в третьем поколении швед Verner Åmell. Занимало меня больше всего то, что с Вернером Омелем, так писалось по русски, мы были уже знакомы. Именно он держал галерею Åmells Искусство торговли, рядом с которой на тротуаре валялся бомжатник. Просто в глазах стояло, каким плевком лежал этот потертый грязный матрас между сортиром и изысканной скульптурой у порога компании. Одна вилла тянула на сотню тысяч долларов, а повседневность язвительно строила казусы.

Следующий дом был гораздо скромнее, но выглядел много изящнее и радовал значительно больше.

Напротив, из берега бил гигантский фонтан. Это было местным украшением и шведы им очень гордились, хотя особого чуда, кроме технических достижений, в нем разглядеть не удалось. Надо сказать, на второй день пребывания в Швеции я смотрела вокруг совсем другими глазами. По одну сторону залива селился простой народ, внизу и вверху стояли многоэтажки, а на другой стороне виллы купались в зелени, дорожки выбегали прямо к морю и чувство недоумения теснилось глухо в моей груди. Даже не то смущало, что жизнь у них была разная, а то, что жители двух сторон глядели каждый день друг на друга, пусть и мозоля глаза, однако сплетясь в одном клубке. Их разводила не вода, не успех или неудача. Они принадлежали разным классам и залив их зримо делил по кланам. В перемешке большого города это было не так заметно, а здесь просто бросалось в глаза. Неужели именно монархия приучила шведов принимать неравенство, как данность? Тут же пришел на ум вчерашний автобус, где шофер, неодобрительно морщась, упоминал богачей. Пожалуй, в данность не слишком верилось. Да и мигранты эти, хоть и были бичом Стокгольма, все равно ложились в общую копилку. Да что это, в конце концов, за дела! Почему меня в прекрасном, уютном Стокгольме потянуло на социологию!

На Юргордене показался новый дворец. Это была вотчина семьи Валленбергов. Саму виллу построили в 1870 по проекту братьев Акселя и Ялмара Кумлинов для фабриканта и бельгийского консула Фредрика Седерлунда. Архитектор Аксель Кумлинов был автором Гранд-отеля – отправной и конечной точки нашего маршрута. В 1889 виллу купил банкир Кнут Валленберг и вся усадьба вошла в собственность их семьи. Про Валленбергов нужно сказать особо. У гида даже дыхание сперло, когда он произносил эту фамилию. Основоположник династии, моряк и банкир Андре Оскар Валленберг основал в Стокгольме банк Enskilda, ставший одним из самых влиятельных в Северной Европе. Его сын Кнут Валленберг был министром иностранных дел Швеции и во многом определил нейтральный статус королевства, который избавил Швецию от бедствий двух мировых войн. Другой сын Мариус Валленберг занимался промышленностью. Он был основателем и совладельцем таких крупных компаний, как L.M.Ericsson, Stora AB, Bofors AB и других. Дальние потомки «Отца семейства» тоже успешно трудились. Финансовый холдинг Skandinaviska Enskilda Banken (SEB) и инвестиционный Investor до сих пор контролировали треть ВВП Швеции в банковской и промышленной областях, среди которых числились Electrolux, Scandinavian Airlines, общим числом до 12 компаний. В этой семье финансово-промышленных магнатов родился еще один легендарный участник. Архитектор и дипломат Рауль Валленберг во время Второй мировой полгода служил атташе при шведском посольстве в Венгрии и спас в конце 1944 десятки тысяч жизней местных евреев от фашисткой расправы. Он выдавал им «защитные паспорта», дававшие владельцам статус шведских граждан, ожидающих репатриации. В маленьком  шведском посольстве Рауль завел «отдел гуманитарных связей», трудоустроил 300 евреев, открыл два госпиталя и несколько бесплатных столовых, даже создал некую «гвардию», в которой работали евреи с арийскими чертами лиц. Нацисты не решились тронуть дипломата из нордической Швеции, зато после захвата Будапешта советскими войсками в январе 1945  его арестовали. Говорили, Валленберга увезли на Лубянку. Ну а дальше клубился туман. То ли умер от инфаркта, то ли расстреляли, как шпиона, во всяком случае, больше его никто не видел. Историки спорили, прокуратура отвечала уклончиво. А виллу Täcka Udden, что, наверное, можно было перевести, как Усадьба на мысу, историческая семья использовала с 1958 в качестве дома приемов банка SEB.

Вот так и глядели мы по разные стороны залива, перепрыгивая между веками.

Виллу Листонхилл (Listonhill) возвели в 1790 для британского посла Роберта Листона. Усадьбу создал известный ландшафтный архитектор на манер городского Хага Парка, разбитого по желанию натуралиста-любителя Густава III. Дом переходил из рук в руки, но внешний вид и имя сохранил от первого владельца.

Следующая усадьба Нижняя Манила (Nedre Manill) снова оказалась потомственной виллой, принадлежавшей семейству издателя Карла Бонниера. Скучная каменная коробка сильно проигрывала против изящества соседних зданий прежних столетий. Примечательностью дома был маленький корпус, переделанный из порохового склада, входившего в оборонную систему Стокгольма Густавинских времен, да галерея с картинами разных художников и дочери издателя Евы Бонниер, ставшей известной портретисткой. Правда, пускали туда только по приглашению хозяев.

Паром приближался к поместью Вальдемарсудде (Waldemarsudde), где в первой половине XX века жил принц Евгений, четвертый и младший сын короля Оскара II. Личность и сила духа этого человека вызывала у меня восхищение. Во-первых, он был работающим художником. Подобный факт звучал для меня примерно так же, как сообщение, что монарх на-днях будет петь в мюзикле. Во-вторых, он считался одним из самых крупных пейзажистов Швеции. Это, впрочем, можно было приписать и лести, но конфронтация власти в вопросах культуры и материальная поддержка Стринберга, человека метавшегося от бичевания социального зла и призывов к отмене монархии до глубочайшего ницшеанства и мистических видений, безусловно, требовала характера. Оценка живописи принца приходилась на суд зрителей.

История Вальдемарсудде начиналась с середины XIV века, когда на территории Юргордена стоял католический женский монастырь. Спустя столетие на острове завели охотничьи угодья, мыс выделили под строительство лодок, а с приходом Густава Васы под натиском Реформации обитель распустили, здания разобрали на оборонные укрепления. При Густаве III мыс давно находился в частном владении. На берегу построили маслобойню – мельницу для дробления семян, продавали льняное масло, пилили доски, держали лесной склад. В глубине стоял жилой дом, один из владельцев разбил вокруг него сад. С воды была видна старая маслобойня 1784 года постройки и более поздние оранжереи. 

Принц Евгений снимал в старом доме помещение, где устроил художественную студию. Жил он в соседнем Розендальском дворце, сюда приходил для пленэров, но место ему понравилось и он надумал купить хозяйство владельца. Любопытно, что семь лет понадобилось королевскому сыну, чтобы снять с мыса статус производственной зоны, закрепленной за ним с давних пор. Испросив разрешение, он купил поместье, поселился в старом доме, пригласил знаменитого Фердинанда Боберга и к 1905 получил дворец, сохранив на территории все старые постройки. Парком он занимался с пристрастием. Вдоль берега посадил тополя, пополнил газоны деревьями, украсил их скульптурами шведских мастеров, даже заказал слепки античной Ники Самофракийской и роденовского «Мыслителя», а позже задумал построить галерею. Вместе с Бобергом они составили чертежи и к 1913 на берегу стоял белоснежный «модерн», готовый принять коллекцию принца. 

Евгений Бернадот скончался в 1947 году. По завещанию принца поместье размером в семь гектар и коллекция произведений искусства отошла шведскому государству. С 1948 здесь находился музей, включавший квартиру художника, собрание картин шведской живописи XIX и XX веков и работы самого принца Евгения.

На обзорной площадке Вальдемарсудде мелькнула статуя, паром обогнул мыс и открылась гостевая гавань, куда с мая по октябрь принимали на стоянку пришлые суда и замученных мореходов, предоставляя им возможность помыться, постирать белье и сходить в нормальный туалет. Наконец я узнала про красивый белый дом, стоявший на холме. Участок так и назывался Дубовый холм (Oakhill). Нынешняя вилла была построена в 1910 тем же Фердинандом Бобергом, услуги которого шли нарасхват. Заказ делал внук Оскара II принц Вильгельм. Дедушка постарался и сосватал мальчику внучку Александра II великую княжну Марию Павловну. Дом предназначался молодым и затраты на строительство взяла на себя российская сторона. Принц Евгений остался холостым, так как женится по принуждению не хотел, а молодой Вильгельм противиться династическому браку не сумел. Прожили молодые пять лет, родили сына и разошлись, вызвав грандиозный скандал в обществе. Больше Вильгельм себе не изменял. Увел от скульптора жену, тридцать лет состоял в гражданском браке, снимал документальные фильмы и кинохроники по всему миру, много путешествовал, сотрудничал в газете. А виллу Oakhill продали в 1926 итальянскому правительству под посольство и резиденцию посла.

Совсем неожиданно сзади навис огромный паром. Казалось, будто морской хищник норовил забить неказистое суденышко  Большой фарватер грозил не только волной.

Увернувшись от Viking Line, мы сразу уткнулись носом в остров Бекхольмен (Beckholmen), служивший шведскому флоту с середины XVII века. В 1633 году на острове был построен цех по производству смолы для промазывания днищ судов. Проиграв войну с Россией, Швеция потеряла Финляндию, а вместе с ней и поставщика сырья для производства смолы. Самой мощной корабельной верфью в Стокгольме остров стал в 1848, когда на его берегах построили два сухих дока и насосную станцию. Город приобрел Бекхольмен в 1918 и передал его военно-морскому флоту. Длины старых доков не хватало, пришлось взрывать скалу и наладить третий объект больших размеров. Его назвали GV-dock в честь короля Густава V. Позже док продлили до 197 метров, почти на всю длину острова. Именно в нем ремонтировали исторический фрегат «Васа». Вояки освободили остров в 1969. Теперь здесь базировался гражданский судостроительный завод. Мы проплывали мимо. Оранжевые жирафы передавали привет из Африки и разгоняли веселым духом сырой туман Стокгольма.

За углом острова показались вышки луна-парка, на одной из которых однажды случился конфуз. Засбоила техника и наверху застряли люди. Говорят, для помощи позвали акробатов из «Дома с привидениями». Подрабатывали там ребята в гриме и при полном антураже, такими ввысь они и полезли. Позже народ очень смеялся, а вот что думали верхние, об этом история почему-то умалчивала.

Напротив парка развлечений лежал остров Кастелльхольмен (Kastellholmen). Наверху стояла небольшая крепость. Начиная с XVII века здесь располагался форт, в местном хозяйстве которого производили порох. В 1845 склады боеприпасов взлетели на воздух и на их месте построили крепость не слишком боевого толка, но с башней, хорошо заметной с моря. Батарею оснастили пушками в знак того, что Швеция, хоть и пребывает в мире, но охраняет свои границы и править в Стокгольм иноземцев не пустит. Пушки пригодились для салютов военным кораблям, а во Вторую мировую крепость включили в систему ПВО Стокгольма.

Помимо крепости на острове стояли старые здания, переделанные под жилой фонд, и деревянный сарай-амбар с непонятным названием Kolskjulet, в котором раньше держали уголь для пароходов. Теперь у него появилось новое назначение. Рядом был пришвартован двухмачтовый бриг Tre Kronor af Stockholm. В сарае хранили морской такелаж и паруса судна, не считая, конечно, наличия клубной комнаты, иначе сказать, места для посиделок. Парусник Tre Kronor af Stockholm был построен в 2005 по чертежам погибшего в 1924-ом шведского брига Gladan, состоявшего на службе Королевских военно-морских сил. Владела судном Tre Kronor AB на основе вкладов трех тысяч акционеров, причем самым крупным участником с 12%-пакетом акций являлась членская ассоциация, включавшая 4 000 членов и затеявшая изначально сам проект. Короче говоря, было это дело в чистом виде народным предприятием. В 2008 году бриг сделал свой ​​первый рейс вокруг Балтийского моря и посетил Хельсинки, Таллинн и Ригу. Общество занималось вопросами сохранности природы Балтийского региона, проводило конференции ученых, политиков и промышленников касательно экологии, привлекало молодежь к мониторингу среды и поиску решений насущных проблем, направляло парусник на международные гонки, где зачастую обязательным условием участия являлся состав экипажа, наполовину набранный из молодых людей в возрасте от 15 до 25 лет. Бриг Tre Kronor af Stockholm обошел все страны Балтики, дважды гостил на «Алых парусах» в Санкт-Петербурге и был гордостью Швеции, являясь носителем идей выживания планетарного сообщества

По другую сторону залива тянулась приглянувшаяся мне скала. Вверху, как и положено, стояла церковь Эрста, внизу прижимался к земле фотографический музей

Набережные Стокгольма были заставлены чередой теплоходов, катеров и яхт. Они выделялись своей белой статью и дарили городу праздник даже в пасмурный день. Обширные воды столицы позволяли морским путешественникам швартоваться в самом центре города, а жителям принимать участников престижных регат.

С середины протока хорошо был виден мост, вокруг которого уже несколько лет тянулся скандал, расколовший жителей шведской столицы. Речь шла о перестройке шлюза и висевшей над ним транспортной развязки. Городские власти хотели разгрузить автомобильные потоки, построить новые эстакады, увести транспорт под землю. Мечтательные идеалисты кричали о нарушении архитектурной среды Стокгольма, о потере открытых видов, чувства космоса и свободы, об утрате охвата сходившихся вместе Меларена и залива Сальтшён. Смехотворные, казалось бы возражения, но дискуссия длилась десяток лет и разбиралась городским судом, в котором победили правящие прожектеры, но кто знает, как все откликнется в этой странной Швеции, которую было никак не примерить на себя. Нас никто не спросил, забирать ли в решетку Летний сад, а здесь боролись за зримый облик ландшафта города против насущных проблем суматохи развязки. Нам повезло, мы еще видели охват слияния, и конный памятник Карлу XIV Юхану, бывшему маршалу Наполеона, стоявшему перед шлюзом спиной к Гамла стану и лицом к бунтарям Сёдермальма.

Наша прогулка приближалась к завершению. Мы шли вдоль Шеппсхольмена и Гамла стана в сторону Гранд-отеля. Своим названием Шеппсхольмен был обязан флотским сооружениям и верфи, на которой строили злополучный флагман «Васа». В переводе название означало Корабельный остров, на нем сохранились старые постройки, но мы хотели попасть в Музей современного искусства и рассчитывали успеть еще до закрытия. Перед нарядным зданием Адмиралтейства стоял славный английский парусник Af Chapman, возможно не самый комфортный из хостелов, зато с мостками у моря, выходом на пляж и видом на весь центр города, королевский дворец и залив Стрёммен. Мост, лежавший за ним, выводил на полуостров Бласиехольмен, где прямо на берегу стоял Национальный музей Швеции. Мостов в Стокгольме было много меньше, чем в Петербурге, всего пятьдесят пять против наших четырехсот с лишком, но я начинала в них путаться.

Через пять минут паром причалил к Гранд-отелю. Нужно было решать, что делать дальше. Чернышевский в одиночке Алексеевского равелина планировал на грядущую жизнь, а у нас оставался только один вечер. Следовало что-то выбирать.