Мы сидели на лавочке и мучились вечным вопросом, что делать дальше. Мысль пойти в Музей современного искусства тихо умерла при взгляде на часы. Время близилось к четырем. Для начала стоило закусить. Наша зарубежная поездка была серьезным финансовым испытанием, поэтому требовала строгой экономии. Питались мы дома, а на вынос брали термос и всякий перекус в рюкзак. Это было намного дешевле, но все равно требовало времени на подкрепление. В Питере нам взахлеб рассказывали про прикольный музей, расположенный под мостом. Видимо стоило посмотреть, какое такое чудо показывали в Стокгольме. До моста было рукой подать, к тому же он вел через остров Хельгеандсхольмен (Helgeandsholmen), куда мы еще не ходили. 

Музей средневекового Стокгольма, так он назывался, имел довольно любопытную историю. При реконструкции Риксдага рабочие выкапывали подземный гараж и обнаружили старую кладку XVI века. Призвали археологов, устроили раскопки и нашли фундаменты строений времен Биргера Ярла, остатки культурного слоя, одиннадцать лодок четырех разных веков и кладбище множественных захоронений. Дело происходило в конце семидесятых, шведы в ту пору уже прошли строительный бум, когда рушили древние здания и возводили на их месте функциональный новострой. Только ленивый не сокрушался позднее о Нормальме, потерявшем в те годы свою старинную прелесть. Решение приняли однозначное. Парламентариев лишили гаража, вместо него под мостом открыли музей и разбили перед ним сквер.

Итак, во второй половине дня мы стояли на том же самом мосту, где утром разошлись со взводом караула. Гвардейцы двигались в обход по набережной и маршировали вдоль Риксдага. Пришла пора и нам отправиться по их маршруту.

Набережную Нормальма в славные шестидесятые не трогали. Новаторы шуровали только внутри квартала. Они сносили рядовую застройку, не посягая на здания власти. Вдоль берега тянулась Шведская Королевская опера, заменившая на рубеже XX века старый театр, детище Густава III, бывшее его пристрастием и ставшее местом трагической гибели. Короля застрелили в опере на бале-маскараде. Дворяне боролись с самодержавием и шли самым легким путем. Спустя сто лет примерно так же разобрались и со Столыпиным. Удобное место театр, для многого годилось. Старое здание снесли из-за малости помещения, новое возвели в честь Оскара II, даже вход королевский отдельно сделали, не с парадного крыльца, а в виде скромного подъездп с набережной. Дверь эту, не слишком броскую, мы случайно заметили лишь благодаря автомобилю, нелепо стоявшему на тротуаре. Принадлежал он компании Imtech, известному в Европе мастодонту по решению проблем технического и прочего оснащения публичных мест и крупных корпораций. По нашим-то временам, любые услуги информационно-коммуникационных технологий, мыслимые либо немыслимые, были намного важнее, чем какой-либо скромный монарх или президент.

С другой стороны моста стоял дворец Арвфурстен (Arvfurstens palats). В переводе название означало Дворец наследника престола. Хозяйка, сестра короля принцесса София Альбертина начала перестройку старого здания в виде точной копии густавинского театра, но завершила работы лишь спустя десять лет в 1794. Сейчас в нем находилось Министерство иностранных дел.

Как только возвели новый театр, тут же возникло и недовольство. Здания выходили на площадь Густава Адольфа, прежде звучавшую мощным аккордом симметрии.

Впрочем, нынешним жителям потерянная гармония, скорее всего, была безразлична.

Да и нас, собственно, занимали больше водные просторы города. Здесь везде можно было купаться и ловить рыбу, не опасаясь вредных последствий.

У нас в Петербурге эти занятия давно не одобрялись властью.

Площадь Густава Адольфа шведы должны были считать площадью славы. Недаром во дворце Арвфурстен они  разместили Министерство иностранных дел, а в здании, стоящем сразу за памятником, Министерство обороны. Главным героем был здесь, конечно, Густав II Адольф, слепивший из бедной аграрной Швеции владыку морскую, царившую по всей Балтике. Это он указывал своим сподручным, музе истории Клио и верховному канцлеру Оксеншерна, куда посылать войска и где расположен главный враг. Палец был направлен на Россию, причем конный памятник поставили в 1796 году, а фигуры компаньонов появились позже, уже в 1906. Что бы там ни думали шведы о героическом прошлом края, но добрым словом хотелось вспомнить министра иностранных дел Кнута Агатона Валленберга за отвоеванную им в дискуссиях нейтральную политику страны. Площадь завершалась Северным мостом Норбру (Norrbro), ведущим к королевскому дворцу. На постаментах стояли львы. Вообще-то, царь зверей встречался в городе повсюду, но вокруг дворца их наплодилось тьма тьмущая. Здешних львов поставили в 1926, сняв слепки с египетских оригиналов прошлого тысячелетия. Швеция включила этот символ силы, мужества и великодушия в свой герб, а вот чего добивался Григорий, понять так и не удалось. Если хотел силы набраться, то зачем ждал помощи от копии. У нее, сердешной, мощи все равно не было, одна симуляция. Если думал меня поторопить, то я и так уже стремилась к музею.

Мост Норбру просматривался насквозь, лишь пенсионеры сидели у парапета. Что ни говори, вполне подходящий путь для караула.

Попасть в музей можно было только из сквера, в котором вовсю резвились дети.

В середине садика, шведы его называли Партер, стояла скульптура Карла Миллеса, созданная в честь Эсайаса Тегнера, знаменитого шведского поэта-романтика XIX века. «Песнь к Солнцу», отлитая в бронзе, олицетворяла одноименный гимн поэта и была возведена в 1926. В Стокгольме, и так полном памятников, часто встречались работы Миллеса. Существовал даже музей-галерея и парк скульптур Миллесгорден, поездка в который никак не складывалась, хотя и хотелось туда безумно попасть. Парк был далеко, а шведское древнее прошлое близко.

На входе висел экран, там непрерывно крутили виды средневекового Стокгольма.

Надо сказать, что среди картинок особенно выделялась одна. Кое−кто из туристов тут же заподозрил в ней НЛО и стал бурно этот факт обсуждать. Хотелось поверить, но, увы, картина оказалась с историей. Мало того, что ее копия висела в Кафедральном соборе Стокгольма, так и в сувенирной лавке она была запечатлена на всех памятных предметах. Уникальность рисунка состояла в том, что это было первое известное изображение города. Картину заказал городскому художнику викарий церкви. Феномен на небе был «ложным солнцем». Его в средние века понимали, как плохое предзнаменование и священник сохранил память о явлении в виде назидания. История погодных страстей даже была описана в 1535, а картинка попала в число безусловных брендов города. Во всяком случае, запоминалась она надолго. Музей оказался довольно симпатичным. Под стать было показывать его в начальной школе, настолько доходчиво выглядела экспозиция средневекового города. Тщательно собранная смесь артефактов и современных точно выровненных арок вызывала улыбку, однако смотрелась наглядно.

 

Если арочные вставки могли еще являться новоделом, то подлинные находки узнавались сразу, хотя и были перемешаны с современными работами. Фигурку кряжистого мужичка создал нынешний мастер и сила въедливого шаржа на епископа Ханса Браска объяснялась подписью об изворотливости священника в трудные времена шведско-датских противостояний XVI века.

 

Никаких леденящих душу винтовых лестниц, о которых рассказывал раззадоренный информатор, нам не показали, зато удалось посидеть у остатков крепостной стены и посмотреть, как строили свои корабли викинги. Давно забытый детский интерес поборол взрослый скепсис и совсем не ругал администрацию за простодушный подход. Все годилось к делу. Кроме того, история места тоже была любопытна.

 

 

Хельгеандсхольмен, или остров Святого Духа назывался по имени приюта, где на рубеже XIV века находилась часовня, больница и дом престарелых. Расположен приют был на месте нынешнего Риксдага и принадлежал католической епархии. Густав Васа выдворил все богоугодные заведения подальше от своей резиденции, перевел больницу в Danvik на Сёдермальме, мимо которого шел наш паром, свободные земли раздал дворянам, но построек не тронул. Крепостная стена и здания простояли на острове до XX века, пока их не заменил Риксдаг. Глядя на снимок 1897 года, можно было понять, почему шведы снесли остатки приюта.

На рубеже века туристический бизнес мало кого занимал. Вместо зловещих и тесных, ужасающе-сказочных трущоб людям дали простор и воздух.

Крошечный островок между Гамла станом и Норрмальмом стал для жителей местом отдыха и прогулок, а кое-кому даже ночлегом.

Самый маленький из трех островов старого города был отделен от Стадсхольмена каналом, текущим вдоль Дворцовой набережной.

У дворца нас ждал сюрприз. Такой родной в европейском городе петербуржец не только выбрал самое подходящее место для парковки, но и предупредил местных жителей, что хорошо знаком с правилами безопасности.

На Монетной площади все было по-старому. Наглые чайки лезли к объедкам, львы следили за порядком, автобусы «Сядь, где вышел» сновали тут и там, а усталые туристы перед следующим броском подкрепляли силы горячим кофе.

Нам везло вечером на соотечественников. В Швеции мы за все платили карточкой. И в сетях, и в частных беседах рекомендовали пользоваться личным счетом, но мороженое продавали только за наличку, а она, как на грех, закончилась. Григорий отправился к автоматам на разведку. Пока он стоял, задумавшись, у сортира, на помощь прибежал россиянин, пару минут назад слышавший нашу речь. Он подсказал, что плату в заведение брали только с женщин, а мужики входили свободно. Задержка, надо сказать, носила иной характер, зато информация оказалась полезной, да и позубоскалить насчет гендерного неравенства было на редкость приятно.

Автомат не работал. Пришлось посидеть, посмотреть вокруг и обойтись без мороженого.

 

На следующий день ранним поездом мы уезжали в Мальмё. Стоило заглянуть на вокзал, чтобы назавтра не заблудиться в перронах. Дорога назад вела через Старый город.

Странное дело, но после музея средневековый дух вылез наружу. Улицы стали уже, стены казались глуше, свежая краска не веселила. Сквозные щели гнали вперед, хотелось скорей куда-нибудь выйти.

 

 

Бойкая магистраль рассыпала соблазны, манила сувенирами и пугала злодеями. В одном из бутиков мы столкнулись с бывшей нашей соотечественницей. Девушка укатила в Швецию в начале перестройки, вышла замуж за директора Нобелевского фонда и теперь торговала в престижном магазине. Ни возразить, ни поверить мы не могли, так и слушали, развесив уши. Кто знает, была там правда или нет, но мы пали под ее натиском и купили что-то из сувениров, положившись на ее советы.

Пока я принюхивалась к кебабнице и заглядывала в проходной двор, какой-то прохожий резко затормозил, сунул нос в подворотню, пожал плечами и зашагал дальше. Где уж парню было понять голодного туриста, его ведь запахи не влекли.

 

День складывался сумасшедшим. В голове не укладывалось, как он вместил все наши походы и поездки. Торопясь на каналы, мы даже не заметили церкви, стоявшей на соседнем углу. В средние века квартал заселяли немцы. Мощная торговая корпорация имела свою гильдию, носившую имя Святой Гертруды. С приходом Густава Васы немцев потеснили. Им запретили вести службы на родном языке и разрешили лишь после его смерти в финской часовне, разделенной между общинами. В 1642 страсбургский архитектор Якоб Кристлер расширил молельную комнату в главном корпусе гильдии до размеров храма. Работал он в стиле немецко-голландского Возрождения, но церковь рухнула во время пожара и возводил ее заново Юлиус Рашдорф, создавший спустя двадцать лет Домский собор в Берлине. Это он сотворил в 1886 башню со шпилем и украсил ее горгульями. С тех пор единственная в Стокгольме Немецкая церковь Святой Гертруды Нивелльской охраняла жителей с помощью окаменевших душ грешников, перенявших облик драконовидных змей.

 

Дома на улицах Старого города, скорей всего, перестраивали. Мне довелось видеть в восьмидесятых район средневекового быта, объявленный в Бухаре раритетом для обзора туристов. Говорили, что люди по доброй воле жили в хибарах среди медресе и минаретов. На древних руинах свежий кирпич был выложен втрое выше, чем сами фундаменты, во дворе стояли колонка и огражденный до человеческих плеч открытый сортир на помосте. На этот живой краеведческий опус смотреть было жутко. Достоверность фундаментов не убеждала. В шестидесятых Стокгольм простым сносом зданий решал в Нормальме схожие проблемы, но Гамла стан пощадил, хотя, видимо, перелопатил в домах все подряд. Чересчур хорошо это все выглядело.

 

Хотелось, конечно, попасть и внутрь квартир, но вряд ли жителей обременял быт, скорей досаждал бурлящий людской поток. Старый город пугал посетителей прошлым, стращал планировкой улиц, гукал проходными дворами, но страху великого не вызывал, пребывая, в целом, милой забавой. Туристам игрушка была, как нельзя, кстати. Она давала и хлеб и зрелищ, ну а что думали обитатели зданий оставалось загадкой.

На вокзал мы все-таки поехали, чтобы навести справки о завтрашней поездке. Все складывалось на редкость удачно. С транспортом мы разобрались, улицу хорошо знали со вчерашнего дня, нужный автобус ходил где-то рядом и направление, куда идти, было известно. На повороте с центральной магистрали свет стал глуше, народ исчез, ни транспорта, ни остановки не было видно. Мы шагали вперед безо всякого толка или удачи. Время близилось к десяти. Еще с утра пасмурный день совсем потемнел. Пустая улица явно намекала, что все-таки мы заблудились. Наконец, впереди показался парень. Он ничего не знал про дорогу, но влез в интернет и нас успокоил. И улица была та, и транспорт ходил до часа ночи. Через пару минут мимо нас просвистел автобус, а чуть позже, уже в салоне следующего мы сговорились с шофером, что он подскажет, где выходить. Дороги мы не знали, однако у нас был помощник, водитель, и все снова получалось прекрасно. Мы даже не сразу поняли, что в середине пути шофер вышел, уступив место сменщику. В который раз жизнь повторяла одно и то же. Парень мог послать, но поискал подсказку и нашел, а водителю было наплевать. Что тебе Швеция, что Россия – всему голова человеческий фактор. На мосту оказалось неожиданно светло, то ли тучи разогнало, то ли дома расступились. Парень искал в сети расписание автобусов, которое в Стокгольме выполнялось удивительно точно. Такой скрупулезности мы больше нигде не встречали.

Полюбовавшись на непременный атрибут автобусной остановки, мы решили погулять по озеру. Снова прорезались белые ночи.

При всей своей многовековой истории Стокгольм казался городом молодым. Шведы разрушали то старое, что относило город к древности, и строили на полях, болотах и скалах новую столицу, отвергавшую прежнюю дикость и затхлость. Один этот принцип новизны роднил ее с Петербургом, хотя цена затрат, по-русски безумная и практичная по-шведски, различала их кардинально. Юный, открытый, свободный от предрассудков Стокгольм выставлял на показ свой модерн, отраженный в струящихся водах, и не стеснялся районов, больше похожих на пригородные угодья, где жизнь не теснилась под давлением крупномасштабных громадин.

Островок Лилла Эссинге был, безусловно, местом дорогим. Недаром тут сновали катера и качалась на волнах пристань, явный признак обеспеченной жизни.

Напротив пристани была разбита детская площадка. Открытая и всем доступная, она плохо соответствовала нашему пониманию состоятельности своим полным отсутствием кичливости. Конечно, тут был не Юргорден, однако на душе теплело.

И все-таки, восторг от Стокгольма был связан с простором воздуха и воды, что тоже роднило его с Петербургом. Кто-то считал, что Петр I слизывал облик города со шведской столицы. Если и так, то лишь потому, что строил его на большой воде. Примеров подобных решений было много, но для заимствований могла сгодиться и Швеция. Строили города по-разному, однако балом правила природа и единство у них было одно – распахнутость пространства, обилие островов и неохватность воды. Строгость, величие и державность лишь дополняли дворцы и здания, стоявшие на опрятных набережных. И в этом таилась вся суть, будь то парадный центр города или маленький остров со скромными берегами. Ничего не поделаешь, тяготила меня скученность, а раздолье простора вызывало восхищение. Да разве я была одна? Поздним вечером, когда улицы давно стояли пустыми, выгоняло что-то людей за границы привычного, на свободу и волю в мир своих желаний.

Над простором вод висел самый длинный в Швеции мост Вестербрун. Его относили к знаменитым символам Стокгольма. Оттуда и вправду вид открывался отменный. Зато птиц разных, парящих в небесах, видно было и с нашего берега.

Прогулка подходила к концу, когда на мобильник пришло сообщение от хозяина квартиры. Молодой человек просил оставить ключи в почтовом ящике, а не ждать его прихода, как договаривались накануне. С приятностью поужинав, мы принялись искать почтовый ящик. На входной двери не было ни ящика, ни маломальской щели. Тщательный осмотр парадной тоже не дал никаких результатов. Ситуация грозила обернуться катастрофой. Звонить к соседям было поздно. Условия съема даже разговаривать громко запрещали после одиннадцати, а это время уже минуло. Пока мы метались в поисках, у дома остановился фордик и местный житель стал разгружать строительные материалы. Ах, какое это была счастье! Мы бросились к нему и умоляли показать почтовый ящик. Только сдуру можно было надеяться на удачу. Средних лет мужчина посмотрел на нас с подозрением и ушел, обещав вернуться. Я долго ждала на лестнице без толку. В голове уже копошились мысли, что мужик сообщал в полицию про террористов, подкладывавших бомбу в почтовый ящик. Приятный сюрприз с ключами обернулся ударом под дых. Парадная дверь, распахнутая настежь, вселяла в меня некоторую надежду. И все же счастье пришло. Оно появилось в двенадцать в облике молодого человека со смеющимися глазами. Он выслушал наши жалобы, подошел к двери и надавил на табличку с именами хозяев. Сколько раз мы ее дергали, крутили и нажимали, да видно не там, где надо. Шок изумления был настолько силен, что парень не смог удержаться от хохота. Так в три глотки смеха и завершилось наше злополучное происшествие. После сильных потрясений самое время было сходить на берег, успокоиться, остыть и взглянуть в последний раз на озеро Меларен, с мерным шумом катившим волны.

Случайностей в жизни не бывает. На берегу стояла скульптура, в которой без труда можно было узнать «Танец» Анри Матисса в металле. Возможно шведы считали, что Культурной столицей Европы Стокгольм избрали не зря и любую честь следовало принимать с достоинством. Но мы-то точно знали, картина висела у нас в Эрмитаже и этот символ был знаком судьбы, что наши города объединяла не только вода.