Поездка по горным рекам Черногории была большим соблазном для лентяев. Она позволяла взглянуть на страну, не вставая с мягкого кресла. Наш маршрут начался до рассвета. К полудню мы уже одолели каньон Морачи, впереди была еще река Тара и пара-другая занимательных мест. Холмистый ландшафт Черногории приводил меня в трепет. Я бывала и в Грузии и в Армении, но кажется позабыла, как потрясает величие гор, тянувшихся без конца и края.

Практически вся Черногория лежала на Динарском нагорье и не стоило удивляться постройкам на самом верху, хотя то и дело я изумлялась – пустынные склоны, а как высоко забрались! Что им мешало селиться внизу?

Наконец, вдоль дороги появились дома. Город Колашин, сегодня известный как центр горного туризма, выглядел пасторально, хотя его история складывалась бурно. Еще в середине XVII века турки у местной сербской деревни построили военное укрепление, чтобы охранять от славянских нападок караванный путь из Стамбула к берегам Адриатики. Черногорцы, уже свободные от Османского ига, посягали на захваченный азиатами регион и вели постоянные распри с соседями. Русско-турецкая война дала хороший повод местным вступить в освободительную драку. Ожесточенный бой по захвату Колашина в 1858 году был самым кровавым из всех предыдущих сражений. Убогий при турках городок пошел в заметный рост, когда в 1878 году Берлинский конгресс передал его Черногории. Довольно быстро бараны и овцы заполнили пастбища, открылся рынок скота, известный по всей Черногории. Колашин стал поставлять в Европу кожу и шерсть. В начале XX века появились лесопилки. Конными караванами доски и бревна спускали по рекам в Подгорицу на продажу. Город богател и расцветал.

А затем наступила Первая мировая. Экономически она ничего не прибавила, лишь забрала людей. Послевоенное Королевство сербов, хорватов и словенцев, иначе сказать, Королевство Югославии ничем городу не помогло, а во время Второй мировой Колашин полностью уничтожили. Город бомбили, сжигали, он 18 раз переходил из одних рук в другие, но после капитуляции Италии здесь в ноябре 1943 проводили Первую сессию Национального антифашистского Совета Черногории и Боки Которской, решения которой легли в основу реконструкции и восстановления Черногории, как государства. Социалистическая Югославия вспоминала Колашин редко, разве когда собиралась пустить город под воду от строительства дамбы на Таре для возведения электростанции. Однако в середине восьмидесятых планы изменились и город военной славы ожил для туристического бизнеса.

За разговорами о Колашине я осознала, что мы уже едем вдоль Тары, бежавшей ниже шоссе. Начиналась она от слияния двух рек в десяти километрах от города, проходила две трети пути в горах Черногории и впадала в другой водоток уже в Боснии-Герцеговине. Длина Тары составляла 145 километров. Морача была ее покороче, она тянула всего лишь на сотню, зато обладала характером весьма своенравным и никаких развлечений на ней не предлагали. Здесь же рекламировали рафтинг и увлекательную рыбалку, особенно отмечали Колашин для ловли в нахлест.

Долина, где текла Тара, на наших глазах постепенно сужалась, приобретая форму каньона, хотя до крутых склонов ее берегам было еще далеко.

Первозданность природы довлела над вековыми усилиями людей. Даже сельский мосток с отпечатками шин вписывался, как ничтожная часть, в первобытный мир.

Автобус свернул с шоссе и углубился в лес. В конце дороги у стоянки машин поблескивало озеро. Нас привезли в Национальный парк «Биоградова гора», самый старый в Черногории заповедник дикой природы. Появился он после освобождения колашинских земель от турок в 1878 году, когда местные жители подарили князю Николе I Петровичу Негошу, уже не Владыке, но пока еще и не королю Черногории, участок леса, получивший статус княжеского заказника. Национальным парком Биоградскую гору объявили в 1952, оставив уголок первозданной природы площадью в 54 км², где стоял лес, не затронутый современной цивилизацией.

Этот заказник был частью окружающего ландшафта и мало чем отличался от мест, по которым мы ехали. Прелесть его состояла в публичной доступности, в том, что по лесу бежали дорожки, что водили на горы смотреть окрестности, давали народу лодки и пускали пожить на природе в палатках. Правда все эти радости касались не нас. Желающие порезвиться могли остаться в парке на время, чтоб добираться обратно по собственному усмотрению. Так и сделала одна молодая пара, обсудив вопросы с гидом автобуса. Остальных выпустили на 40 минут любоваться водой и гулять по лесу. Биоградское озеро встречало путников у самого входа

Водоем, как и все шесть озер заповедника, относился к числу ледниковых, так что наша гидесса настоятельно не советовала лезть купаться. Берега круто шли вниз и озеро было глубокое, до 12 метров до дна. По рассказу ведущей, одного смельчака чуть не угробила судорога, едва он отплыл от берега. Она пугала людей холодом и ей верили на слово. В воде плескалась рыбная мелочь, видно прикормленная туристом. Вряд ли здесь мельтешила форель или хариус, как описывал интернет обитателей Биоградского озера, но жизнь на плаву кипела.

В старину на отрогах массива Бьеласицы, где ныне лежал парк, жили люди, пахали землю, разводили скот, ставили водные мельницы и кормились тем, что давала природа. Чужаки-турки в горах возводили крепости для охраны границ Османской империи от воинственных черногорских отрядов. Здесь шла обычная жизнь и остатки прежних строений  сохранились, как память истории, в краеведческой сути этого большого парка. Даже отсюда, с воды, был виден на склоне горы какой-то белесый остов, похожий на крепостную стену. В коммерческой ипостаси пастушьи хижины и горные избы также вносили вклад в бюджетную историю заповедника. Их сдавали в наем любознательным посетителям ценою не меньше 3-х евро в сутки за экологический опыт в понимании смысла жизни. 

Вид с гор на озеро нам был не доступен, нас ждал автобус и небольшая прогулка по лесу, главному экспонату Биоградского парка. Предметом особой гордости считался его уникальный состав обширного спектра растений и нетронутость цивилизацией. За два главных свойства заповедник включили в первую тройку первозданных лесов Европы, но дух заходился от мощи и красоты, а не числа разнородных растений, увидеть которые за сорок минут было, в принципе, невозможно. А вот паскудная мысль, что человек мелковат и нелепо корыстен против лада и силы природы томила здесь слишком остро.

Оценить все богатство парка я не сумела бы, да нельзя и сказать, что это меня волновало, достаточно было впервые увидеть буковый лес, под сенью которого мирно паслось местное транспортное средство.

На лесной поляне было устроено кафе. Под длинным навесом сидели деды́, явно какая-то группа специально собравшихся людей. Экологическим форумом здесь и не пахло. Я пристала к экскурсоводу узнать о странной встрече. Ответ неожиданно удивил. В сентябре Черногория отмечала освобождение от фашистских войск, борьба с которыми велась силами партизанского движения. Перед нами сидел «Бессмертный полк» боевого города Колашина.

Рассказ о событиях проходил в автобусе. Делался он для публичного слушания. Если велась партизанская война, то понятно, почему сбор проводили в лесу, но как тогда толковать «невмешательство цивилизаций»? Гид говорила уже про Тару и задавать вопросы было нельзя, хотя с другой стороны, какая, в сущности, разница, где и когда справлял каждый народ свои национальные праздники.

Следующим городом на пути был Мойковац, тот самый, где начинался каньон Тары и уходили на сплав бесшабашные рафтеры. Первое упоминание города относилось к 1254 году, когда при сербском короле Уроше I был открыт чеканочный двор. Если говорить точнее, речь шла о руднике с залежами серебра, расположенном в шести километрах от Мойковца, в местечке Брсково, где находился монетный двор. С XIII по XIV век в Брсково ковали серебряные монеты для Сербии и Венеции. Местечко расцветало и богатело, пока не попало под гнет Османской империи. Горное дело было заброшено, поселок опустел и исчез с лица земли, а Мойковац сохранился. Помимо монетных и шахтерских дел там занимались еще и обработкой дерева.

Турки правили регионом до 1912 года, пока черногорский полководец Янко Вукотич не вытеснил их в Косово. Не успели славяне очухаться, как наступила Первая мировая война. Битва при Мойковаце прославила город на Рождество 1916 года. Командовал войском тот же Янко Вукотич. Превосходящие силы противника были разбиты, однако победа не спасла Черногорию от захвата. Австро-венгерская армия прорвала соседний фронт и заняла Цетинье, культурный оплот страны. При взгляде на этот мирный пейзаж трудно было представить кровавую схватку, мысли охотней цеплялись за производство экологически чистых продуктов, традиционную деревообработку, ну и услуги туристам, чем занимались теперь местные жители.

Дорога шла вдоль каньона Тары, набиравшего могущество силы.

Время от времени, так и хотелось спросить: «Легко ли было забраться на крышу мира и наблюдать сверху за людской суетой?»

Каньон реки, как ущелье в царстве грез, тянулся около 80 километров, его глубина составляла 800 метров, хотя в наивысшей точке она достигала 1300.

Здесь было самое место сделать остановку. Дорога шла вдоль отвесной скалы, практически примыкая к обрыву. Автобус прижался на тесной площадке, не посягая на куцее шоссе. Других расширений на трассе просто нигде не было.

Узкий асфальт крутил и вилял, как змея. Наша гидесса призналась, что старалась не ездить с водилами, урожденными не в Черногории. Может быть льстила шоферу, а может и не врала. Она полагала, что чувство горы человеку дается с рождения. А то, что наш парень чувством владел, не вызывало сомнения. Такой галантной поездки по извилистому шоссе даже с большим стажем и опытом представить себе было трудно.

На фоне провала стояла памятная доска с незнакомым именем. На плече мужчины лежали горные лыжи. Смотреть вниз было страшно и мысль о человеке на склоне вызывала ужас. Мало того, поминальный текст гласил: «Прими свой покой, великий беспокойный». Примерно так удалось прочитать надпись. Пассажиры автобуса стали терзать экскурсовода, кто здесь такой и почему. Та объяснила. Горец из Мойковаца Душан Булатович Дзамбас был альпинистом, горнолыжником и актером. Он говорил, что свободным, как птица, чувствовал себя на скале. После кончины Душана альпинисты поставили памятник на площадке, где открывался каньон, вид на горные склоны и родной ему Мойковац. «Успокойся, большой переполох», – говорил текст

Каньон реки Тара был самым глубоким в Европе и вторым по величине в мире. Он уступал Гранд-Каньону в США, но отличался от него заросшими склонами и общим духом вселенского умиротворения. Жуть от него не брала, напротив, сила и мощь вызывали восторг и дыхание замирало, наполняя чувством полета.

Да, первозданный мир царил здесь повсюду. Бирюзового цвета вода текла по дну ущелья, вековые леса покрывали склоны, где обильно водилось зверье и селились разные птицы, а на скалах зияли пещеры, возможно, никем не исследованные.

Человек здесь, как вид, тоже встречался, хотя выглядел он не навязчиво, а вполне соразмерно и слитно с природой

На склоне каньона поредел лес, появились дома, показался мост и автобус ушел на другой берег. Это был мост Джурджевича, у которого нас ждала остановка и обед, заказанный еще по дороге. Однако первым сюрпризом по высадке был пункт канатной дороги, где продавали билеты на рейс через пропасть.

Экскурсовод предложила потешить себя катанием на зип-лайне, как называли здесь русскую тарзанку. Ну уж нет! На это отчаянное дело мужества не хватало. Путь к ресторану лежал через мост, откуда каньон был виден, как на ладони.

Подумать только, это чудо природы могло погибнуть уже десятилетия назад, когда югославы, избегая лишних затрат, решили строить электростанцию на дармовом бассейне каньона. И никому не мешало, что тарское ущелье за безупречную экологию уже с 1980 года числилось в списке всемирного наследия ЮНЕСКО. Река Тара входила в число биорезервов мира и тогда ее отстояли, но сейчас к ней снова примеривались Словения с Черногорией, наплевав на защиту природной среды.

Вот ведь досада какая! Ну почему в такой ясный и солнечный день в голову лезли мысли об отсутствии человеческой чести и предательстве собственных обещаний. От грустных раздумий меня отвлекли чьи-то вопли. Нашлись все-таки смельчаки подвиснуть на канате и нестись теперь мимо, повизгивая от страха и восторга. Отправной пункт тарзанки стоял в чистом поле на той стороне реки.

Мост Джурджевича был построен на перевале Црквине в 1938 -1940 годах еще во времена Королевства Югославии. Проектировал арочный мост архитектор Мият Троянович, строительство вел главный инженер Исаак Руссо и на момент завершения он оказался самой крупной в Европе конструкцией такого класса. Название моста, как часто бывает в деревне, закрепилось от имени соседского фермера Джурджевича, нанимавшего местных крестьян на сезонные работы. Во время Второй Мировой мост имел первостепенное значение для продвижения и снабжения итальянских войск, перемещавшихся по Черногории, и югославские партизаны решили его разрушить. За дело взялся строитель моста инженер Лазарь Яукович. В 1942 году он подорвал одну из арок, уничтожив единственный переход каньона в данном районе. Наступление Муссолини захлебнулось. Восстановили мост в 1946 году. Он долгое время был единственной переправой, связывающей юг и север страны. Длина моста составляла 365, а высота от реки 172 метра.

Ресторанчик на берегу входил за отдельную плату в программу экскурсии. Меню нам раздали еще в поездке и к нашему появлению все было готово. С открытой веранды смотреть на каньон было приятнее, чем из окна автобуса. Внизу у моста стоял памятник Лазарю Яуковичу, задержанному итальянцами и расстрелянному в год подрыва. Пустот история не допускает. Во время нашествия турок граница между Османской империей и Черногорией проходила по Таре. Прапрадед Лазаря, Йоксим Яукович, был одним из лидеров освободительного движения и погиб в боях с турками. Уроженец здешнего края Лазарь был расстрелян и сброшен в реку на том же месте, где пал его прапрадед. Ну и как не поверить в реинкарнацию?

Долго в кафе обед ждать не пришлось. Еду принесли мгновенно и пир пошел горой.

Каньон Тары был частью Национального парка «Дурмитор», занимавшего огромную территорию. Площадь его составляла 39 000 гектар. В него входили горный массив Дурмитор, каньоны рек Тара, Сушица и Драга, а также часть плато Комарница. На этом пространстве среди множества горных пиков лежали 18 ледниковых озер, за чистоту воды которых их называли «горными глазами». Нас везли на самое крупное из водоемов Черное озеро, расположенное в другой части заповедника.

Высокогорный парк включал 7 уникальных экосистем и по мере подъема наверх сильно менялся окружающий ландшафт. Лиственные деревья исчезли, поредели сосны, их заменили ели. Вскоре появились альпийские луга. Ученые говорили, что такого перепада высот и климатических зон на ограниченной территории больше нигде не встречалось на Балканах. Именно за сказочное богатство и уникальность биосферы парк включили в 1980 году в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Наш автобус давно покинул территорию парка. Машина ушла в сторону от каньона и двинулась по обычной местности, да только природа от этого не оскудела. Разве что человек на фоне альпийских лугов стал выглядеть поскромнее и победнее.

Высокогорные пастбища сохранились здесь до сих пор, хотя овцеводство размаха большого, наверное, не имело. Экскурсовод говорила, что сотня овец в отаре была немыслимой роскошью для Черногории, практически мало кому доступной.

Рядом был расположен поселок, не связанный, видимо, с сельским хозяйством. Кто-то считал, что это эко-деревня для любителей здорового образа жизни. У входа в коттеджный поселок стоял валун, мало напоминавший название села.

Дорога по сельским угодьям закончилась. Мы въехали в город Жабляк, лежавший на территории национального парка. Городок был расположен у подножия горного массива Дурмитор на высоте 1450 метров над уровнем моря и считался центром горного туризма Черногории. Местность была заселена давно, здесь шел торговый караванный путь и край хорошо знали. На рубеже XX века сюда потянулись туристы. Жабляк находился в трех километрах от Черного озера, красоту которого отметил король Черногории Никола I, взяв под защиту его безопасность, но городу не повезло. Во время Балканских войн его сильно разрушили, а во Второй мировой просто стерли с земли. Отстроив заново после войны, Жабляк отдали под зимние виды спорта, а теперь сосредоточили на туризме. Спальный район мини-отелей отвечал моде стандартов, центр также не страдал индивидуальностью. 

Нас выпустили в парк на 45 минут, правда до озера нужно было еще добираться. Кругом стоял лес, но гулять по нему не имело смысла. Дорожка тянулась, тянулась и никак не кончалась. Местные жители на обочине торговали грибами и ягодой.

Бормочущее слово Дурмитор напомнило сказку «Халиф-Аист» Гауфа. В голове так и стучало: Дурмитор-Мутабор. Возможно, дурацкая фраза не зря отдавала латынью. Считалось, что название могло пойти от римлян. Cлово «dormire» означало «спать». Древние легионеры могли заклинать горы от бед и насылать на них сон. Существовало также еще одно толкование. Кельтское сочетание «dru-mi-tor» означало «вода с гор», что тоже годилось для объяснения. В целом, название шло из древних времен, когда в охране ландшафт не нуждался, а вот в машинный век появилась опасность и в 1952 нетронутый горный район объявили Национальным парком.

Наконец, аллея закончилась, появился открытый берег и среди векового леса показалось озеро, состоявшее из двух водоемов, разделенных узким перешейком. Малое озеро уступало Большому в размере, но было в два раза глубже и хранило больше воды. Обойти эту восьмерку, длиной в 4 километра, можно было за час.

Черное озеро, древнее, ледниковое, лежало у подножий Медвежьей горы, одолеть которую предлагала туристическая тропа с указателями на маршруте. При нашем режиме подобный расклад выглядел, как полное издевательство. У нас не хватало времени не только полазать по скалам, но даже пройти по берегу, погулять в лесу, тогда как весь мир отдавался в объятия – бери, не хочу.

Заповедный парк Дурмитор таил много богатств. Здесь росли реликтовые деревья, водилось растений свыше полутора тысяч сортов, обитало триста видов животных, даже горные пики считались десятками. Их, с высотой более 2200 метров, было свыше 20 штук. Рядом с округлой вершиной Медвежьей горы высился Савин Кук, высотой в 2313 метров. С именем Саввы I Сербского, в миру Растко Неманича, сына основателя династии королей, на Дурмиторе была связана легенда. Во время странствий по нагорью нищего монаха, одного из самых почитаемых святых православной сербской церкви, жители местной деревни обвинили ложно в воровстве и стали его преследовать всем селом. Разгневанный проповедник направил на них в наказание воду. Малое озеро затопило саму деревню, а Большое – близлежащие луга. Вряд ли в селе был монастырь, как толковало другое предание, но трижды поверишь в религиозность черногорцев, если их будущий святой отличался таким гневом.

Прогулка вдоль озера нам не грозила, один поход до автобуса требовал четверть часа. Оставалось лишь искупаться и двигаться обратно. В горной местности нам сулили прохладу, но здесь стояла такая жара, что даже холод ледниковой воды не слишком пугал. Ступать по дну было больно. Ил скрывал камни и мутил от шагов воду, но освежиться и снять накопленную усталость все же удалось, хотя радости от купания не возникло. Второпях макнулся и стремглав вылетел, чтобы спешить к автобусу, разве это удовольствие? Нет, это было насущной необходимостью!

Полчаса на туда-обратно съели весь отпущенный срок. Нас привезли показать диковинку, но времени на обзор не дали, лишь подразнили немного. Уже вечерело, дорога предстояла дальняя, часа четыре, не меньше. Пора было трогаться в путь.

Спускались мы вниз к Адриатике совсем по другой дороге. Здесь скалы были суровее, дорога еще извилистей и глаз оторвать от пейзажа никак не удавалось.

Серпантин, перевал, серпантин, деревни, дома, корпуса – все крутилось и плыло мимо окон, а над всем этим стояли вершины, наблюдая человеческие потуги.

Последняя остановка называлась технической. У небольшого кафе был выносной сортир, к которому стояла очередь из наших пассажиров. Точнее сказать, хвостов было два. Первый теснился у кассы, второй уже к уличному заведению. Оплата услуг принималась либо купленным у хозяйки товаром, либо полуторами евро. Длинная дорога назад была тщательно продумана заранее.

В автобусе стояла тишина. Экскурсовод молчала, историй не рассказывала, да и экскурсанты не стремились болтать или задавать вопросы, они тихо дремали.

Правительство Черногории клонило, похоже, к тому, чтобы чохом страну записать в заповедники всей Европы. Богатство идеи тянуло на авантюру, но может быть власти не ошибались в особенностях постиндустриальной эпохи. Горный край поражал величественной красотой. Его незагаженность и уникальный ландшафт вызывали восторг, но все же немного не верилось, что расчет на туристическую подпитку оправдается с годами и старушка Европа возьмет на себя содержание Черногории, пусть маленькой, но все-таки страны.

День клонился к закату. Аккумуляторы разрядились, фотосъемка закончилась. Оставалось смотреть в окно, следя за темнеющим небом.

К парому Каменари – Лепетане мы приехали в темноте. Салон покинули пассажиры из Тивата. Возвращаясь по набережной, автобус останавливался на каждом углу, выгружая отдыхающих по месту их проживания. Наш черед пришел в последнюю очередь. Время было начало одиннадцатого. Еще живые, мы поднялись наверх, вошли в дом и рухнули в кресла. Маршрут длился почти семнадцать часов и покрыл более пятисот километров. На чай мы были еще способны, но разговаривать или строить планы на завтра уже не было сил.